Землю грызет мертвец
Шрифт:
Я смотрела, как нить соединяет клочки разорванной кожи, стежок за стежком, и думала, как это странно: видеть, как тебя зашивают.
— У вас часто случаются такие порезы? — спросил доктор Даррил.
— Часто.
— Что ж, пока вы в Техасе, мне не придется бояться остаться без работы.
Ха. Ха-ха. Слушай, док, не можешь заодно еще подшить мне душу как следует? А то, боюсь, она у меня на краях растрепалась.
— Жас?
Я подняла глаза, настолько погруженная в воспоминания о нашей прогулке в больницу, что удивилась, обнаружив себя под
— Пойду пройдусь. Может, в голове прояснится.
— О'кей.
Я проводила ее взглядом. Когда отвернулась обратно к бухте, там ничего не изменилось. «Констанс Мэллой» точно так же стояла на воде прыщом, и никто ничего не знал. «Сжечь суку», — буркнула я про себя. Посмотрела на часы, увидела, что уже почти время готовиться. Хотя палатку мы уже установили, оставалось еще наладить акустику и пару прожекторов. Очевидная работа Бергмана, но лишняя пара рук ему вполне может пригодиться. Я вытащила себя из кресла. Боли там и сям подсказали, что пора бы мне очередной раз принять анальгетик, и я пошла внутрь посмотреть, нужен ли Бергману помощник.
Он сидел на полу, опираясь спиной на «Мэри-Кейт». Все свои игрушки и прибамбасы он разложил по исходным коробочкам и сейчас держал в руке пластиковую чашечку — как мог бы король Артур держать Святой Грааль.
— Нашел! — вырвалось у него.
— Что нашел?
— Наше оружие! Смотри, показываю. — Он взял из чашки красную капсулу размером с крупную таблетку и подал мне.
— Что это такое?
— Нейропрепарат замедленного действия, который заставит мозг Луна сообщить телу о наличии сильного ультрафиолетового облучения. Это трудно объяснить…
— …даже если бы ты захотел.
— А я как раз не хочу. Самое смешное, что работает эта штука на его собственной биохимии!
— То есть энергия его собственного тела запускает механизм действия препарата?
— Не просто запускает, а усиливает в сотни раз. Через два часа после приема препарата он будет мертв.
— Так что нам только остается организовать, чтобы он ощутил сильную головную боль?
Бергман пожал плечами:
— Или приступ обжорства. Что угодно, лишь бы проглотил пилюлю.
Я покачала головой, глядя на Бергмана с возросшим уважением.
— Майлз, можно я у тебя спрошу одну вещь?
По напряжению его плеч я поняла, что он хотел бы отказать. Но он меня удивил:
— Спрашивай.
— Почему ты это все делаешь? — Мой жест охватил монитор, пустые полки, коридоры «Констанс Мэллой», лэптопы, тихо спящие на полу рядом со спящим Коулом, смертельную пилюлю в руке Бергмана.
Он поправил очки, попытался смотреть мне прямо в глаза, отвернулся.
— Потому что должен, — сказал он неубедительно. Смущен, что ли? Но сейчас это мне было все равно.
— Не должен, — возразила я.
— Нет, должен.
— Что было бы, если бы ты отказался?
Он подумал секунду, барабаня пальцами по собственной ноге, разглядывая висящий надо мной телевизор. Сейчас он смотрел мне в глаза.
— Наверное, был бы уже мертв.
— Да? Почему ты так думаешь?
— От скуки. Ты знаешь, я не очень умею
— Мог бы научиться.
Он покачал головой:
— Пытался. Но все время говорю что-нибудь не то. И если честно, эти другие все время достают меня до печенок. Чем мириться с их идиотизмом, лучше жить одному. То есть мне достаточно посмотреть две минуты любое реалити-шоу, и тут же я вспоминаю, почему никогда не выхожу. Как бы там ни было, я смирился с тем, что большую часть своей жизни живу в обществе механизмов. И меня это устраивает, потому что я их люблю. Все в них люблю. Мелкие части, которые должны работать вместе в совершенном порядке, чтобы целое работало как задумано. Весь процесс люблю, от задумки до исполнения. И даже неудачи люблю.
— Другими словами, ты на них подсел.
— Ага.
— И ты счастлив?
Он кивнул, не глядя мне в глаза.
— В основном да.
Bay. Еще один победитель. Никогда не думала, что из нас двоих я буду завидовать ему, а не он мне.
Глава 16
Когда мы с Майлзом закончили подготовку к шоу, полог тента открылся и вошла китаянка, с которой мы с Коулом подружились. Улыбающийся младенец был у нее на бедре.
— А, привет! — сказала я, спрыгивая со сцены.
Она пару раз поклонилась, широко улыбаясь:
— Здравствуйте, здравствуйте!
— Мы, кажется, не представились. Я Люсиль Робинсон.
Я показала на себя пальцем, не очень понимая, насколько она владеет английским. Потом я поклонилась.
— Я Сяо Жэ, — сказала она приятным голосом. Потом показала на ребенка: — Это Сяо Лай.
— Очень приятно.
— Коул есть?
Я оглянулась через плечо. Она хочет сказать…
— Меня тут звали? — спросил Коул, входя через задний разрез тента и улыбаясь во весь рот Жэ и ее мальчику. Он побрился, переоделся в костюм для выступления — облегающие черные брюки, рубашка в тон, сверкающий красный жилет с огромными черными пуговицами. Лай тут же к нему потянулся, и Коул подхватил его под мышки и закружил. Мальчик смеялся и взвизгивал.
— Вы сегодня выступать? — спросила Сяо Жэ застенчиво. Было видно, что наряд Коула ей понравился.
— Ага, придете? Если будет время, я попробовал бы Лая вставить в своей номер. В жонгляж.
Она радостно кивнула.
— Да, мы будем. — Она дотронулась до его руки и добавила: — А потом вы приходили смотреть акробаты в конец недели. Да? У вас билеты еще есть?
Коул кивнул в ответ:
— Ага. Если ничего такого не случится, обязательно будем.
Он отдал младенца матери, она еще немного покланялась и они ушли.
М-да. Читать ему нотацию или спустить так?
— Ты всегда так действуешь на женщин и младенцев? — спросила я.
Коул сунул руки в карманы и скромно потупился.
— Почти всегда.
— А я бы сказала, что ты просто охмуряла.
— Никогда не охмуряю замужних женщин, — возразил он с совершенно честным лицом. Правда, что ли? Как-то я не была убеждена, что поверила ему до конца. И он, кажется, это понял. — А тебе показалось, что я ее охмуряю? — спросил он с напором.