Земноводное в кармане, или Сумасбродные похождения Лилит Ханум, женщины, любящей приключения и не признающей ограничений, да не станет она образцом для подражания
Шрифт:
С тех пор они общались каждый вечер. Сэм был приятным собеседником, правда, иногда говорил излишне суетливо и заливисто смеялся над собственными шутками. По темпераменту он был не очень похож на своего благообразного брата, но в целом производил более чем приятное впечатление. Никаких излишне игривых намеков в разговоре и переписке он не допускал и посылал фото только своего лица, не более. Этим он просто пленил Лилит Ханум, которую менее воспитанные интернет-поклонники успели уже забросать фотографиями других частей тела, недостойных быть упомянутыми в нашей книге.
Перед его приездом Лилит Ханум снова пришлось оставить своих рабочих наедине с пачкой кофе и джезвой
Отделочные работы на верхнем этаже уже подходили к концу. Рабочие белили потолки, витиеватые мотивы их песен раздавались теперь откуда-то сверху. И если бы Лилит Ханум знала армянский, то поняла бы, что припев звучал так: «Кто тот ослу подобный архитектор, который придумал делать такие высокие потолки? Господи, Господи, как угрожающе качается моя старая стремянка! Почти четыре метра потолки, четыыыре мееетра потолки! Вай, вай!»
Генрих скакал по дому весь белый, будто Пьеро, и недовольный тем, что побелка плохо отмывается с его зеленой шкурки и теперь придется эту шкурку сбрасывать.
– Не опыляй мне мозг, – беззлобно отвечала Лилит на его жалобы. – Тебе и так время линять, весна уже прошла, а ты на линьку до сих пор не раскачался. Небось, давно уже новую резиновую шкурку отрастил.
Генрих обижался, но возразить против правды нечего. Ему и впрямь было давно пора линять, но лень.
Постепенно верхний этаж дома стал светлым, уютным и пригодным для жилья. Появлялись кое-какая мебель и бытовая техника; периодически, несмотря на то, что ремонт еще не был закончен, в доме заводились гости. По вечерам во дворе Лилит Ханум накрывала стол и зажигала специально купленный для этой цели фонарь со свечой внутри, похожий на старинную восточную лампу. Оставались только мелочи, например новые розетки и дополнительное освещение.
Как-то раз утром вместе с бригадой приехал пожилой русский инженер-электрик, похожий на Санта Клауса: круглые очочки, белые кудри вокруг лысины, белая борода. Представляя его Лилит Ханум, мастера почему-то покатывались со смеху.
– А вот и наш Александр Анатольевич, – сказал Артур и прыснул в кулак.
– Вот так они всегда, – посетовал инженер.
– А почему? – поинтересовалась Лилит Ханум.
– Да все из-за моей фамилии.
– А что с вашей фамилией? Она смешная или неприличная?
– Ах, если бы, милая моя, если бы… Мерлин моя фамилия. Мерлин Александр Анатольевич.
Лилит присоединилась ко всеобщему веселью и хохотала до слез, так что сурьма под глазами размазалась и сделала ее похожей на жизнерадостную панду.
Вечером, когда дом опустел, а Генрих удалился в сад, чтобы вдали от нескромных взоров наконец-то снять с себя старую кожу, Лилит Ханум устроилась на своей резной кровати и начала упоительную виртуальную беседу с женихом. На экране телефона возникло приятное лицо дядюшки Сэма.
– Привет, о роза среди роз! – сказал он.
Лилит
– Послезавтра я буду рад увидеть тебя! Нет, ты можешь не приезжать встречать меня в аэропорт. Меня встретит брат, а потом представит нас друг другу.
– Да, это наилучший вариант, – согласилась Лилит Ханум. Ей совершенно не хотелось тащиться в аэропорт.
– И я очень надеюсь, что это будет прекрасным началом нашей совместной жизни! Я буду любить тебя, холить и лелеять. Ты увидишь, я очень спокойный и позитивный человек.
Слово «позитивный» он вставил по-английски, хотя, по мнению Лилит, в родном языке можно было найти ему какую-нибудь замену. Но это самое слово, видимо, оказалось дорого заокеанскому собеседнику.
– Я очень и очень позитивный человек, – продолжал он. – Никогда не расстраиваюсь, никогда не жалуюсь на проблемы. Я знаю, у вас там принято жаловаться на жизнь, а в Америке не так, у нас все настроены на позитив.
– Ээээ… Да как-то я особых жалоб ни от кого не слышала, – робко возразила Лилит Ханум.
– Да ладно, я лучше знаю, я тут вырос и никогда больше сюда не вернусь.
– А… Я планирую остаться здесь насовсем. Как это будет сочетаться с нашей совместной жизнью?
– Мы поговорим об этом, когда встретимся. Ты многого не знаешь об Америке. Ты ведь никогда не была там, верно?
– Да как-то не доводилось.
– Вот видишь! Я расскажу тебе о позитивном мышлении и настрое на успех.
Слова «позитивное мышление» и «настрой на успех» тоже были сказаны на английском, но не буду загружать читателя иностранными словами. Дядя Сэм столь обильно пересыпал ими свою ассирийскую речь, что вздумай я передать его реплики в том виде, в каком они были сказаны, получилась бы малоприятная двуязычная абракадабра. А я не хочу, чтобы на меня накинулись защитники чистоты русского языка.
Влюбленные слегка поворковали, как положено, поиграли бровями, и Лилит Ханум закончила день с надеждой на то, что жизнь окончательно входит в правильную колею, вот даже и жених уже появился.
Глава четырнадцатая
Старое кладбище
Со всеми этими ремонтными и любовными заботами Лилит Ханум совсем забыла о том, что ей необходимо привести в порядок и свою будущую вечную обитель. Как-то утром, вспомнив о том, что в новом доме она будет жить только в этой жизни, а впереди еще и вечная, Лилит Ханум взяла веник, ведро и тряпку и отправилась на кладбище. Идти было две минуты, и Лилит в который раз подумала, что, когда придет ее смертный час, дочери и гипотетическим внукам будет очень удобно ее хоронить: никуда не надо везти и можно изрядно сэкономить на катафалке. Погода была отменная, в соседних садах щебетали птицы, и Лилит Ханум решила, что дорога до кладбища столь прекрасна, что ее последний путь будет весьма приятным. А вообще, думала она, уже одной ногой ступая на кладбищенскую землю, ну ее, эту похоронную процессию, можно же прийти заранее, не торопясь, без всей дурацкой скорби, и не напрягать потомков: заранее окопаться и улечься, благо все рядом, все такое родное и уютное. Подобно многим своим ровесницам, Лилит привыкла рассчитывать на себя, и только на себя. Как и многим из родившихся в семидесятые, ей не стали опорой ни постаревшие, но так и не повзрослевшие родители, ни возникающие в ее жизни и пропадающие в самый нужный момент мужчины, так что от самой мысли, что после смерти придется кого-то напрягать, чтобы несли гроб, устраивали похороны и поминки, становилось как-то неловко перед окружающими. Что она, сама не справится, что ли?