Земной поклон. Честное комсомольское

Кузнецова Агния Александровна

Такую казнь, что царь Иван Васильевич От ужаса во гробе содрогнется.

Все засмеялись.

–  Дела наши в самом деле неважнецкие, - сказал Саша.
– Сегодня снова навлекли мы на себя гнев директора и этого спортсмена… с футболом.

Поговорили о том, чья очередь идти к Александру Александровичу.

–  Моя и Зины, - сказала Стеша.

–  Вчера был я… - начал Саша и запнулся.

Почему-то не хотелось рассказывать, что Александр

Александрович был не один. У него сидела какая-то незнакомая женщина с черными, чуть косыми глазами. С затаенной грустью Александр Александрович говорил Саше: «Вот, тезка, когда я был такой, как ты, мы с Екатериной Ермолаевной учились в одной школе. И видишь, теперь только встретились».

Саша понял, что он мешает, и сейчас же ушел. Он никак не мог представить себе этих немолодых людей школьниками. «Грустно же встречаться вот так, - думал он, - грустно и даже страшно». Но в словах Александра Александровича, во всем его облике, кроме грусти, он почувствовал и что-то другое, неуловимое. «Может быть, он любил Екатерину Ермолаевну, как я Стешу?..»

–  Что же предпримем дальше?
– спросил Саша, возвращаясь к главному, что их беспокоило.

Все молчали.

И вдруг за спинами ребят раздался незнакомый голос.

Все расступились и увидели того самого человека, которого они принимали за нового математика. Только теперь был он в пальто и шляпе.

–  У меня есть предложение всем вместе пойти сейчас в покинутый вами класс и обсудить, как быть дальше, - сказал он негромко, но настойчиво.

–  А вы новый математик?
– спросила Зина.

–  Ничего подобного, - сказал незнакомец.
– Я вот по поводу этого…

Он расстегнул пальто, полез в боковой карман пиджака, достал заявление, посланное около двух недель назад министру.

–  А! Вы из облоно? Вам переслали наше заявление?
– обрадованно высказал предположение Саша.

–  Берите выше!
– усмехнулся незнакомец.

–  Вы министр!
– с азартом сказал Миша.

Ребята ахнули, а незнакомец даже смутился:

–  Да нет, товарищи, я только инспектор министерства! Ну, пошли, что ли?

ЧЕСТНОЕ КОМСОМОЛЬСКОЕ

Сбежавшие с урока ученики вошли в класс шумно и смело.

Павлов сел к учительскому столику, но сразу же встал, прошелся между доской и столом, остановился около больших счетов, поставленных здесь для младших школьников, взглянул на плакат, изображающий скелет мальчика с изогнутым от неправильного сидения позвоночником, и, повернувшись лицом к классу, сказал:

–  На ваши попытки вмешаться в историю учителя Александра Александровича Бахметьева дирекция отвечает, что это дело не учеников, а администрации школы и отдела народного образования. Это верно. Но у меня в руках заявление десятиклассников Погорюйской школы с резолюцией министра: «Разобраться».

Тихий шепот пробежал по классу.

–  Следовательно, я должен по этому поводу очень серьезно поговорить с подателями заявления. Верно?

–  Верно! Правильно! Очень хорошо!

–  Тихо,

товарищи!
– сказал Павлов.
– Я продолжаю: в своем заявлении вы возводите тяжелое обвинение на завуча школы, считая, что она довела до ухода из школы лучшего, любимого учителя. Так я говорю?

–  Так!
– дружно поддержал класс.

–  Ну, вот и разберемся с первым вопросом. Кто докажет, что Александр Александрович действительно лучший, любимый учитель Погорюйской школы?

Павлов сел за учительский столик.

–  Я докажу!
– поспешно сказал Саша и вышел к столу.
– Я, Александр Коновалов, секретарь комсомольской организации школы, - сказал он.
– А фамилии остальных выступающих прошу вас не спрашивать.

–  Хорошо!..
– удивленно протянул Павлов.
– Но объясните мне, почему вы выдвигаете это условие?

–  Потому что у тех, кто будет поднимать голос за Александра Александровича, могут быть неприятности.

–  А за себя вы не боитесь?

–  Мне за себя беспокоиться по должности не положено!
– усмехнулся Саша.

Павлов с интересом посмотрел на этого красивого паренька в черной вельветовой курточке и старых, измазанных глиной сапогах. Чувство большой симпатии вызвал у него комсомольский секретарь. Он поймал себя и на том, что весь коллектив десятиклассников был ему по душе. «Но не буду пристрастным», - подумал он и, нахмурившись, сказал Саше:

–  Я слушаю вас.

–  Александр Александрович за десять лет выпустил десять десятых классов, - продолжал Саша, - и ни один из его учеников, поступая в вуз, не имел оценки ниже пяти.

–  Это точно?
– не поверил Павлов.

–  Вот доказательство!
– сказала Стеша, вставая и вынимая из своей парты первомайскую стенную газету. Она подошла к столу, за которым сидел Павлов.
– Видите заголовок: «Только на пять!»?
– сказала она.
– Это общешкольная газета. Факты взяты в учебной части.

–  Так. Это важное подтверждение. Садитесь, товарищ Икс, - с улыбкой сказал он Стеше.

Она тоже улыбнулась, вспыхнула и, оставив газету на столе, пошла к своей парте.

–  Что еще, Коновалов?

–  Еще?
– Саша перебирал в мыслях все, что можно было сказать в защиту Александра Александровича. Когда он раньше думал об этом или говорил с ребятами, убедительных фактов было много, а сейчас от волнения он ничего не мог вспомнить.
– Еще то, что в нашей школе любят математику больше других предметов, а Александра Александровича - больше всех учителей.

–  Тоже хорошо, - задумчиво сказал Павлов и обратился к Мише, который полулежал на парте и тянул кверху руку.
– Вы что-то хотите сказать, товарищ Игрек?

Миша встал:

–  На педсовете Алевтина Илларионовна говорила, что все ученики нашей школы помешаны на математике, ни в какие кружки не желают записываться, только в математический…

–  А вы, товарищ Игрек, откуда знаете, что говорила на педсовете Алевтина Илларионовна?
– спросил Павлов.

–  Я присутствовал… - замялся Миша, - при особых обстоятельствах…