Земной рай

Успенский Глеб Иванович

– Кухарка!
– еще громче вскрикнул Печкин и еще больше качнулся назад. Что мне кухарка? позвольте вас спросить: что такое кухарка? а между тем... а-а... Ведь это невозможно!..

Сердитая чушь, сыпавшаяся из уст Печкина и произносимая довольно громким и крикливым голосом, в соединении

с шумными суждениями публики с каждой минутой привлекали все новых зрителей и праздных наблюдатели.

Еще две или три минуты, и на дворе Черемухиных собралась бы толпа. Старушка Черемухина, знакомая с нравами захолустьев, поспешила предупредить образование формальной сцены и пригласила Печкиных в комнату. Здесь она объяснила Павлу Иванычу, в чем дело, уговорила его не беспокоиться и затем ласково проводила супругов за ворота. Надя с грустью рассталась с Софьей Васильевной и долго нe могла успокоиться насчет того, чтб значит в ру"

кэх супруга такое ничтожное обстоятельство, как "я не пил чаю"!

По уходе Печкиных захолустье, разбуженное супружеским вопросом, продолжало обсуждать его, и Надя принимала в этих рассуждениях живейшее участие. Желая уронить в общих глазах значение Павла Иваныча, она высчитала перед хозяйской кухаркой, с которой шли разговоры, все его злодеяния в виде кольев, ворчанья и заключила тем, что если бы ей пришлось с этим человеком пробыть один день, то она бы умерла или уж, по крайней мере, ушла бы прочь.

– И, матушка, - ответила ей кухарка: - ушла! Куды пойдешь-то, посуди сама? Ведь ты дня без супруга-то не продышишь! Повертишься, повертишься на крылечке, да и придешь опять! Кабы вы были простого звания, он бы, муж-то, так-то не привередничал... А то вы благородные:

по

этому случаю вам надыть исполнять его приказ.

– А простого звания?
– спросила Надя: - а ты?

– Я-то? Мой муж этак-то не посмеет... ему не расчет надо мной потехи потешать. Потому он знает, что ежели ему рубь серебром занадобится, я ему дам, помогу из своих трудов, из своих достатков, а ежели он пьян напьется да придет ко мне шуметь, - так я его тоже могу и в часть посадить! Потому я сейчас взяла из своих денег гривенник, дала его будочнику, он его так-то ли прекрасно в часть запрет! Так-то-с!

– Да ведь и он тоже может будочнику дать гривенник?

– С чаво ж не даст?
– даст: только ему же хуже...

В чужих людях той помочи-добра не сыщешь, что в жене муж, а в муже жена... Мы не допущаем себя до этого...

К примеру сказано... А у благородных-то этого нельзя; благородный-то хоть "что хошь" - мудри над женой, ей и будочник помочи не окажет, потому как он барина в часть потащит? Так она и должна себя потрафлять по мужу...

Потому ей без мужа не с чем взяться!

Почти то же самое высказывали и другие лица, обсуждавшие этот вопрос: Михаил Иваныч, и солдат, и хозяин, и хозяйка, и во всех их речах непременно упоминалось о каком-то "своем труде", "своих деньгах" как единственных средствах, с помощью которых можно избежать всех этих безобразий.

Вечером Надя долго думала обо всем, что пришлось видеть, и решительно не могла прийти к иному выводу, кроме того, что кухарке действительно лучше жить, нежели барыне или барышне.