Земную жизнь пройдя до половины
Шрифт:
И, видимо для увеселения безнадежно унылого места, на той стороне, где дома, был приткнут голубенького радостного цвета ларек с бочковым пивом. Около него в любое время года и суток паслись полупьяненькие, пьяные и вовсе спившиеся мужики. Большинство среди них придерживалось высказывания: «Пиво без водки — деньги на ветер», поэтому, отстояв за пивом, они кучковались по трое. А когда краснощекая Вера-продавщица закрывала на ночь свой ларек, возле него надолго застревали самые неразливные трио, обездоленные отсутствием кружек, ну, и еще отдельные граждане, уже
Вечерами разговоры у ларька велись все больше о возвышенном. Особо пользовалась успехом легенда про пиво. Якобы в заборе пивной фабрики, что тут на Каширском проезде, существует удивительная то ли дырка, то ли щель, в которую надо сунуть рубль, и через малое время из нее высунется пять бутылок свежего московского пива. Выпивши пиво, можно сдать бутылки и, получив за них тот же рубль, вернуться обратно к дырке в заборе и повторить все сначала.
— Перпетум мобиле! — воздевая палец, каждый раз восклицал либо рассказчик, либо кто-то из постоянных слушателей. — Вечный двигатель!
Вести от ларька приносил нам чаще всего Николай, или Андреич, как его уважительно звали в бригаде, хоть было Андреичу едва за тридцать. Он попал на Мосгорснабсбыт по инвалидности после тяжелой аварии: чтобы не сбить малыша, выскочившего на мостовую, он на всем ходу свернул в бетонный столб. Общительный и говорливый, привыкший по работе в такси к разнообразию людей, он скучал в сторожах и не упускал возможности поболтать с любой случайной компанией.
Как раз с него-то и стал разворачиваться случай, упомянутый раньше.
Я бежала к пяти на работу, когда он окликнул от ларька:
— Скажи там, чтоб позвонили.
Я не очень поняла, кому и что надо сказать, но уже опаздывала и мороз хватал за коленки в капроне, так что не остановилась, только успела заметить, что Николай расталкивает какого-то пьяного, уткнувшегося лицом в сугроб.
В сторожке отчего-то особенно злющая Лидка отмечала пришедших на работу.
— Там Николай… — я запнулась. Мне было неудобно звать его по имени-отчеству и неудобно передавать маловразумительную просьбу, но надо. — Андреич, — досказала я, — просил передать, чтоб позвонили.
Но меня поняли, как ни странно. Лидка сразу же отложила в сторону толстую амбарную книгу, в которой расписывались сторожа, и взялась за телефон.
— Алексей Петрович, это с Мосгорснабсбыта, — сказала она в трубку. — Да. Да. Конечно. Там один уже есть. Конечно, не беспокойтесь.
Я даже не подозревала, что Лидкин визгливый голос может звучать так мягко, чуть ли не воркующе. И лицо у нее незаметно разгладилось от вечной хмурости, стало почти нежным.
— С кем это она? — шепотом спросила я тетю Аню.
— Да с Мересьевым же. Вон!
Тетя Аня мотнула головой на стенку над столом, где за электрической проводкой был заткнут тетрадный листок в клеточку, а на нем фамилия
— Тот самый? — поразилась я.
— Ну, а какой еще?! — удивилась мне тетя Аня.
Пока мы перешептывались, Лидка положила трубку и обвела сторожку повлажневшим взором.
— Сейчас подъедет, — сказала она. — Надо бы помочь.
— Я пойду, — не терпящим возражения тоном сказал Полковник.
— А можно мне с ним? — робко спросила я, не надеясь, что Лидка разрешит.
Однако размягченная Лидка только рукой махнула: «Иди». Наверно, и она когда-то обливалась слезами над «Повестью о настоящем человеке».
Мы с Полковником вышли из сторожки. Еще не стемнело, а мартовский морозец разгуливался и крепчал. Я пожалела, что, одеваясь на работу, легкомысленно поверила марту, и тут же одернула себя, показавшись себе жалкой и ничтожной. Что все это могло значить перед тем человеком, что должен был сейчас подъехать к нашему забытому богом Мосгорснабсбыту?!
Предстоящая встреча волновала меня до дрожи в коленках. Правда, однажды я уже видела Маресьева. На втором курсе перед Днем Победы, когда он зажигал Вечный огонь на могиле неизвестного солдата у Кремлевской стены. Но видела очень издали, из толпы зрителей на Манежной площади, откуда толком ничего нельзя было разглядеть.
О, эти имена: Чапаев, Островский, Гастелло, Матросов, Зоя Космодемьянская, Маресьев, Гагарин — герои моей юности, почти боги ее. В школьные годы они кружили голову своим величием и недостижимостью. Как хотелось походить на них и так же неистово прожить жизнь. Теперь героями были другие: Эйнштейн, Бор, Ландау, — но обаяние тех не проходило и не тускнело.
Каким счастьем было бы увидеть и услышать своих героев вблизи, убедиться в невыдуманности их. Однако слава чаще всего приходит посмертно. И только однажды мне выпало такое счастье, когда в нашу школу приезжал ее выпускник летчик-космонавт Юрий Гагарин. Встреча с Маресьевым должна была стать вторым таким случаем.
Но вот ведь: я хотела и боялась ее одновременно. За десять лет с того радостного дня в девятом классе жизнь мне поворачивала людей разными сторонами, и теперь я до ужаса боялась разочароваться. А основания для этого были, причем очень весомые.
Два года назад я подрабатывала ночным дежурным в вохре своего режимного института. Как-то темным, декабрьским вечером в пустом и тихом вестибюле за столиком у стеклянных дверей главного входа готовилась к очередному зачету. Свирепствовал на улице мороз, входные калориферы не справлялись, холодом несло от дверных стекол, и спасал только всеразмерный казенный бушлат вроде укороченной черной шинели, в котором так уютно тонулось.
Я только-только начала разбираться в чужих лекциях, как в двери снаружи отрывисто постучали. Пришлось идти открывать. В полутьме я не сразу попала ключом в замок. Пока возилась, стук стал окончательно нетерпелив и требователен.