Земные одежды
Шрифт:
Ровно через неделю умерла попиха баба Саня. Когда почувствовала, что смерть пришла к ней, — легла на пол, вытянулась, сложила руки на груди — и умерла, как святая в скиту.
Колхоз “Россия”
Димке с Колей пора уже было съезжать. Долго они не думали, Димка этот вопрос решил для себя еще в Москве. Они сбили замок с двери правления колхоза, перевезли туда свои вещи. Пусто и гулко. Пахло советской конторой — картонной пылью, застарелыми шторами, пустыми графинами, дыроколами, счетами, деньгами, требовательностью к человеку и официозом —
— Вовик-джан, включи армянское радио, что-то скучно.
Овик начинал смешно хрустеть, пищать, словно ловил волну, а потом выдавал что-нибудь смешное, пустое и незапоминающееся.
— Найти бы здесь сокровища несметные или дверь потайную, — все надеялся Коля. — Увидите дверь, позовите, ладно… Позовете? Не закрысите?
— Позовем, е мае! — раздраженно отозвался Васянка.
Димка отковырял ломом во дворе глиняные глыбы, отогрел их кипятком, замесил раствор и поправил печь голландку, заново выложил и вывел на крышу разрушившуюся трубу. Выбрали самую теплую комнату и перенесли туда два еще вполне приличных кожаных дивана. Коля отремонтировал проводку, вставил лампочки, отыскал срезанные телефонные шнуры.
— Съезжу в Соль-Илецк, куплю телефоны, модем и выйду в интернет, — рассуждал Коля. — Зря, что ли, ноутбук сюда пер?
— Может, не надо?
— А ты что думаешь, Вовик-джан?
— Надо, Федя, надо.
— И я так думаю. Имеется грандиозный замысел, товарищ председатель.
Димка нашел в чуланчике большую плексигласовую вывеску КОЛХОЗ “РОССИЯ”, сделанную, видимо, во времена перестройки. Вытащили ее на крыльцо и прибили.
— Надо еще флаг повесить, — Коля радостно смотрел на флагшток. — Я видел в сейфе несколько российских!
На трехцветном ярком полотнище болтался длинный язычок made in china.
— Да, не наш, не совецкий.
— Ничего, привыкнем.
Привязали и, подсмеиваясь над собой, подняли флаг. А когда он хлопнул на ветру, расправился и затрепетал, испугались, словно совершили что-то непоправимое.
У конторы стали собираться люди. Курили, кряхтели и, дождавшись Диму или Колю, едко и завистливо усмехались.
— Фрики удивлены, я вижу, — фриками Коля называл деревенских людей за их чудную манеру одеваться.
Димка долго не мог заснуть, неприятно сосало под ложечкой, казалось, он задумал что-то вычурное и глупое: московский дурачок, придумавший себе временную забаву. Димка словно бы ждал, вот-вот придут солидные мужики: председатели, парторги, бригадиры и удивятся их наглому, безответственному самоуправству. Он представлял, как сейчас в деревне обмусоливают их вызывающее поведение. Когда-то, в коммунальной комнатушке, воображение рисовало ему в красках, что это событие станет всеобщим праздником для деревни, вдохнет в людей веру в будущее, снова объединит их. В реальности все обернулось еще большей тоской и безысходностью, просто махновщиной какой-то. Если бы здесь была Ивгешка, он ничего бы не боялся. Воображение рисовало ее образ со свечкой в руке,
— Ивгешка, помолись там за успех нашего дела…
Утренний свет красиво освещал комнату сквозь большие арочные стекла. Меж рам зависли в паутине старые осенние листья. Коля сидел на своем диване, свесив голые ступни, и величаво, торжественно смотрел на Димку.
— Доброе утро, Коль. Что с тобой?
Коля встал, натянул свои “казаки” и в трусах прошелся по комнате. Он задыхался от волнения, замирал и прикладывал ладонь к груди.
— Дима! — присел он на диван.
— Ну что, Коль?
— Только тебе одному расскажу, а ты никому! — глаза его радостно сияли. — Мне сегодня сделали операцию.
Димка настороженно отодвинулся к спинке дивана.
— Я не сошел с ума. Но я уверен стопроцентно, что это было наяву, — он встал и вышел в коридор. — Ты видел, здесь до сих пор графики колхозные висят?
Коля прошел к окну. Даже со спины было видно, что он сияет от счастья.
— Знаешь, Дим, так крепко, как в твоей деревне, я больше нигде не спал, — продолжал он. — А сегодня ночью меня просто ввели в глубочайший наркоз. Надо мной стояли два мужика в белых одеждах и обсуждали что-то. Потом они вскрыли мою грудную клетку, вытащили оттуда грязную траву и стали ее чистить, продолжая при этом общаться, мол, грязновато, да, согласен, коллега — пемза, пемза… Я это все видел и слышал реально, но не мог даже пошевелиться. Почистили, вложили и зашили. Я проснулся с легчайшими и просторными легкими! Что это, Дима?
— Чудо.
— Да, и я верю в это. Я даже босиком пробежку сделал по коридору.
— Молчи, Коля, как бы не сглазить! Тьфу-тьфу!
— Пойду, движок прогрею.
Димка собрался и тоже вышел. Счастливейший Коля, присев на корточки прижимал к груди большую лохматую собаку. Димка так и замер.
— Раньше от меня все собаки шарахались, — не поворачивая головы, сказал Коля. — Говорят, они могут разнюхать рак легких, не говоря уже про туберкулез.
Позавтракать решили в городе. По дороге встретили Петра и Кузьму Полтора, они мчались куда-то в санях и по очереди прикладывались к бутыли с “Максимкой”.
— Дураки! И не жалко им животинку? — переживал Коля.
— Который день уж пьют, — отозвался Димка.
— Разбогател и радовацца, — Коля постепенно переходил на местный диалект. — А главное богатство — здоровье!
По длинным извивам грейдера, словно по мосткам в снежном море, катила их “буханка” в город. Вот уже час Коля рулил и молчал в затаенном сиянии. Димка улыбался и не перебивал его счастья.
И вдруг он заорал во все горло:
Вот милый мой уехал, не вернется.
Уехал он, как видно, навсегда.
В Москву, в Москву он больше не вернется,
Осталась только карточка одна.
— Не поеду я в больницу, Митяй! Я здоров! Я верю! Даже не кашляется, вот смотри: кху-кху!
Это Колькино чудо успокоило Димку, оно стало сверхъестественным знамением верности выбранного ими пути. Как человек с жизненным опытом не более полувека, он не мог доверять этому сну, но как существо, связанное с вековым опытом предков, он не сомневался в могущественной силе небесных докторов.