Зенитная цитадель. «Не тронь меня!»
Шрифт:
Члены комиссии поехали считать пробоины. Пришлось поторопиться: катер мог затонуть…
Были в тот день еще испытания. Новое оружие показало хорошие результаты. Командующий флотом объявил зенитчикам благодарность. За старшиной Самохваловым и его товарищами по расчету прочно утвердилась слава лучших зенитчиков крейсера.
Перед самой войной Виктор Самохвалов служил инструктором практического обучения в школе оружия и преподавал третью модификацию той самой автоматической пушки, которую ему довелось испытывать. Только номер на ней стоял уже четырехзначный! Опыт инструктора, мастера-оружейника
Дмитрий Сиволап, Капитон Сихарулидзе и другие зенитчики с интересом слушали воспоминания Самохвалова. Сиволап в конце рассказа тоже ушел мыслями в прошлое. Вспомнил сороковой год, Одессу, институт инженеров морского флота, себя — студентом второго курса.
Призванный из запаса Капитон Сихарулидзе — смуглолицый, усики над губой стрелочками — тоже затуманился воспоминаниями. В его воображении возник родной Батуми. Домик на окраине, на каменных столбиках-опорах, потому что поздней осенью да зимой шумели по его железной крыше бесконечные субтропические дожди, а по земле текли настоящие реки. Капитон был сирота. Вырастил его дядя — добрый, работящий человек. Подумав о дяде, Капитон Сихарулидзе твердо решил, что сегодня же, после смены с боевого дежурства, напишет ему письмо…
— Лейтенант идет! — в голосе предупреждавшего слышалась тревога: Даньшина побаивались.
Лейтенант подошел к расчету. Все встали. Кто шустро, кто нехотя. Лицо лейтенанта было озабоченным. Он спросил Самохвалова:
— Сегодня тренировку проводили?
— Никак нет, товарищ лейтенант. Не успели еще…
— А чего ждете, старшина? Указаний? Занимайтесь, люди у вас замерзли. Особое внимание — на малые углы атаки.
— Есть! — Самохвалов приосанился.
Лейтенант ушел, и Сихарулидзе раздраженно заметил ему вслед:
— Зачем с утра трэнэровки? Только глаз открыл — трэнэровки… Ден болшой. Успеем еще трэнэровки сделать…
— Разговорчики! — строго осадил матроса Самохвалов и без всякой паузы скомандовал: — Расчет, к ор-рудию!
Бежать далеко не требовалось. Моряки подскочили к своему автомату. Двое молниеносно заняли места на низких металлических сиденьях, трое стали за их спиной на подвижной платформе.
— Самолет противника с кормы… — начал было Самовалов и осекся. Увидел вдали дымок, поднес к глазам бинокль…
«Первый, заметивший в море корабль или плавающий предмет, обязан немедленно доложить об этом» — таков закон флотской службы, и едва Самохвалов повернул голову в сторону мостика, чтобы прокричать о замеченном, как оттуда донеслись доклады сигнальщиков: «Курсом на Севастополь — корабль! Над ним самолеты! Похоже, что немецкие…»
Находившиеся на верхней палубе люди смотрели в сторону объекта, о котором только что доложили сигнальщики. «Глазастые, черти… — с легкой досадой подумал о сигнальщиках Самохвалов. — Опоздай они на несколько секунд — мы бы доложили первыми…» Самохвалов подстроил оптику бинокля. Да, над кораблем кружили самолеты, и в небе уже отчетливо были заметны черные точки разрывов
Взревела сирена. Тревога вызвала на верхнюю палубу полные расчеты. Не прошло и минуты, как все замерло, напружинилось, изготовилось к бою.
На командном мостике застыл старший лейтенант Мошенский. Сзади, с надетыми под каской наушниками, микрофоном возле губ, стоял старший радист Иван Спицын. На левом крыле, у брезентового бортика, следил в бинокль за приближавшимися самолетами противника лейтенант Семен Хигер, на правом крыле — те из немногих, кому по должности положено быть беспокойными, — беспрестанно докладывали обстановку сигнальщики старшина 2-й статьи Михаил Бойченко, краснофлотцы Андрей Скляров и Василий Кукурудзе. Склонившись к большой трубе дальномера, «топтались» старшина 2-й статьи Алексей Столяров и краснофлотец Борис Мазниченко…
На носу, возле малого дальномера, определяли данные для 37-миллиметровых автоматических пушек старшина 2-й статьи Борис Куликов и краснофлотец Владимир Гуммель. Рядом с ними стоял сосредоточенный Николай Даньшин.
Постоянно доворачивались на приближавшиеся самолеты все семь батарейных орудийных стволов и три пулемета. Десятки глаз, серых, черных, карих, прищуренных и широко открытых, следили за небом. Цепкие руки крутили штурвалы наводки, подошвы матросских башмаков, напружинившись, замерли на гашетках открытия огня…
Под стальной палубой «Квадрата», возле электродвигателей подачи питания и обогрева, стояли электрики старшина 2-й статьи Кожевников, краснофлотцы Михаил Ревин и Василий Курочкин. Они ждали глухих (сквозь броню) отзвуков выстрелов, но на верхней палубе почему-то медлили, чего-то выжидали…
Кок Кийко (его иначе и не называли как Иван Кузьмич) с досадой стянул через ноги не развязавшийся, когда потребовалось, белый фартук, поспешил в находившийся тут же на корме артсклад.
В пустом железном помещении, где из заметных глазу предметов — электролампочка под потолком да табурет на полу — палубе, ходил из угла в угол, томился бездельем не запертый на замок, но считавшийся под арестом сигнальщик Григорий Воскобойников.
В кубрике, одетые по полной боевой форме, сидели вместе с лейтенантом Лопатко «до особой команды» расчеты двух 130-миллиметровых пушек…
По крутым трапам несли наверх боеприпасы боцман Бегасинский, трюмный Рютин, кладовщики Борис Полищук и Борис Кротов.
Плавбатарея № 3 изготовилась к бою.
Сигнальщики теперь уже точно классифицировали корабль: эскадренный миноносец «Бодрый» отбивает воздушный налет противника!
Мошенский, не отрывая от глаз бинокля, приказал радистам:
— Передайте на «Бодрый»: «Могу прикрыть в моем секторе зенитным огнем. Командир плавбатареи»!
— Есть, передать на «Бодрый»… — скороговоркой повторил приказание радист Спицын.
Вскоре стало видно, как корабль повернул в сторону плавбатареи: волны били ему в скулу, и нос «Бодрого» то зарывался, то взлетал над белыми языками волн. Вместе с кораблем сместились и «юнкерсы».
…Бой был недолгим. «Юнкерсы», не ожидая подвоха, погнались вслед за эсминцем и вскоре оказались под перекрестным зенитным огнем такой плотности, что посчитали за лучшее ни с чем уйти восвояси.