Зеркала Борхеса

Бондаренко Андрей Евгеньевич

Подъем – по ощущениям – продолжался бесконечно долго. Многочисленные обитатели древнего кебрачо беспорядочно разбегались в разные стороны. Вот, среди жёлто-красной листвы (поздняя осень, как-никак), на секунду-другую мелькнули ярко-зелёные глаза лохматого камышового кота. Ещё через полторы минуты светло-бурый грызун, немного похожий на среднеазиатского тушканчика, но с длинными заячьими ушами, испуганно шарахнулся вниз. Толстая пятнисто-коричневая змея, выскользнув прямо из-под ног, шустро скрылась в узком дупле. Когда они достигли верхнего яруса, стая самых настоящих диких уток, оглушительно и недовольно крякая, встала на крыло…

Ветки, отходящие от центрального ствола кебрачо, стали заметно тоньше, зелёно-жёлто-красная листва существенно поредела. Воздух неожиданно сгустился, навалилась неприятная и зловещая духота, по спине потекли тонкие струйки пота.

– Всё, пожалуй, хватит, – хрипло дыша, известила девушка. – Обползаем с правой стороны вон тот кривой мохнатый сук, за ним, я вижу, есть очень удобная развилка.

Это была не просто развилка, а очень даже неплохая, почти идеальная смотровая площадка: от центрального ствола почти горизонтально, с минимальными зазорами между собой, отходили сразу три ветки – каждая диаметром по пятнадцать-семнадцать сантиметров.

Верхолазы – даже с некоторой степенью комфорта – устроились на этой «природной скамейке».

Отдышавшись, Мария достала из внутреннего

кармана походной замшевой куртки раздвижную подзорную трубу, привела её в рабочее состояние и, протянув спутнику, велела:

– Производи, маркиз, осмотр местности. Ну, и докладывай об увиденном. Я, видишь ли, высоты слегка опасаюсь. Подчёркиваю, не боюсь, а лишь немного опасаюсь…

– С удовольствием, прекрасная сеньорита, – Алекс поднёс оптический прибор к левому глазу и, плавно перемещая подзорную трубу из стороны в сторону, принялся комментировать: – Очень красиво. С такой солидной высоты, да ещё и в лучах заходящего солнца русло Рио-Рохо выглядит просто замечательно. Видны все мели, отмели и омуты – ярко-выраженными розоватыми полосками, длинными светлыми отрезками, тёмными пятнами и тоненькими короткими штрихами неопределённого цвета. Здесь, по всей видимости, речное дно покрыто разноцветными песками.

– Не туда смотришь, мечтательный маркиз. Переведи подзорную трубу подальше от реки. Правее… Ещё правее.

– Перевёл. И вечерняя пампа тоже очень красивая. Создаётся устойчивое впечатление, что трава – местами – отливает благородным старинным серебром… Ага, вот, и наши всадники. Вернее, юные всадник и всадница. Торопятся, спешат, нахлёстывают лошадок коротенькими плётками. Но аккуратно так настёгивают, без излишнего фанатизма. Больше для порядка… А где же обещанная погоня? Сейчас-сейчас… Обнаружилась-таки. Человек двадцать пять, вооружённых до самых коренных зубов. На лошадях, понятное дело. Но откровенно далековато. У беглецов есть солидный временной зазор минут в двадцать-тридцать, не меньше… Так-с, а что у нас с переправой? Похоже, что ничего не изменилось. В том плане, что речные воды по-прежнему беснуются и несутся к океану со страшной скоростью… О-па! А это что ещё такое? Вернее, кто? На речной косе стоит старенькая Изаура, а рядом с ней…, рядом с ней…, э-э-э…

– Что с тобой, отважный маркиз? – удивилась Мария. – Заикаешься и мнёшься, как робкий прыщавый подросток, впервые увидавший вблизи голую девичью коленку… Ну-ка, отдавай трубу!

– Пожалуйста…

– Что тут у нас? Ага-ага. Буро-кофейные стремительные воды. Светло-жёлтенькая песчаная коса. Донья Изаура – вся в чёрном. А рядом с ней…, рядом с ней…, э-э-э…

– Кентавр, – любезно подсказал Алекс. – Причём, самый натуральный. В том смысле, что настоящий.

– Точно! Кентавр… Очень… м-м-м, гармоничный, эстетичный, мускулистый и пропорциональный. А ещё – в обеих частях – огромный. В тёмно-гнедой конской – как три моих Ворона вместе взятых. А в человеческой – как пять европейских маркизов… Теперь-то понятно, что задумала хитрющая донья Изаура. Такому исполину переплыть через бурную Рио-Рохо – раз плюнуть. Небось, и до ближайшего портового городка – за ночное время – домчит влюблённых беглецов…

Через некоторое время переправа была успешно завершена.

– Кентавр выбрался на противоположный речной берег, – не отрывая левого глаза от окуляров подзорной трубы, увлечённо рассказывала Мария. – Выбрался и отряхнулся от воды – словно обыкновенный конь. При этом Филиппе и Исида чуть не слетели с его широченной спины. Но ничего, удержались… А теперь кентавр, без видимых усилий преодолев крутой прибрежный косогор, выбрался в пампу. Выбрался и помчал – только светло-жёлтые искры из-под копыт… Что происходит на нашем берегу? Две лошадки, печально понурив гнедые головы, бестолково бродят по песчаной косе. Видимо, ничего не могут понять. А ещё грустят – от скоропалительного расставания с седоками… Донья Изаура? Отсутствует, как и следовало ожидать. Исчезла, пропала и растворилась в загадочном предзакатном сумраке… Ага, кабальерос подъехали. Разряженные все – до полной и нескончаемой невозможности. Модные чёрные курточки щедро расшиты золотыми и серебряными нитями. Широкополые стильные шляпы. Белоснежные кружевные рубашки. Яркие шейные платки. Франты богатенькие. Павлины напыщенные. Морды самовлюблённые. Тьфу, да и только… Что они делают? Беснуются и ругаются почём зря, понятное дело… Во, слышишь? Начали бестолково палить из пистолетов и ружей. Придурки, одним словом…

А потом пурпурный осенний закат – очень быстро и резко – догорел, наступила тёмная и ветреная ночь.

– Будем ночевать на дереве, – решил Алекс. – Как известно, спускаться с высоты порой бывает ещё опасней, чем на эту же высоту забираться. Особенно в темноте… Ночь. Порывистый северный ветер. Двигайся, трепетная и нежная сеньорита, ко мне поближе. Чтобы не замёрзнуть…

Они провели на кебрачо всю ночь: сидели, болтали, любовались на звёзды, шептались и целовались.

Исступлённо целовались? С возможным серьёзным продолжением? Не смешите меня, право. Свыше семидесяти метров от поверхности земли. Тёмная ночь. Порывистый ветер. Отчаянно раскачивающиеся и нервно подрагивающие ветки. Тут, в первую очередь, надо соблюдать элементарную осторожность. То есть, целоваться очень аккуратно и тихонечко. Практически целомудренно. Дабы не потерять голов и не утратить контроля над ситуацией. Если, конечно, не хочешь – навернуться с верхотуры вниз…

Взошло солнце. Убедившись, что кабальерос в округе не наблюдается, они спустились на землю.

– Доброго вам утра! – поприветствовала Мария донью Изауру, сидевшую на той же скамье, установленной рядом с чёрно-древним срубом колодца. – А ещё – крепкого здоровья!

– И вам, молодёжь, всего хорошего, – бодро откликнулась старушка. – О, смотрю, вы времени даром не теряли. Губы-то у обоих знатно распухли… Да, не стесняйтесь вы так. Дело-то насквозь житейское…

– Вы же слепая, – напомнил Алекс.

– Слепая, – подтвердила донья Изаура. – Но всё-всё вижу. Вернее, чувствую. Так, молоденький маркиз, иногда бывает… А куда это ты направился?

– К восточному дуплу, конечно. Чтобы наших лошадок вывести на волю.

– Нет их там.

– Как же так? – забеспокоилась Мария. – Где же они?

– Я ваших Ворона и Ласточку домой отправила. К вечеру будут в Буэнос-Айресе.

– Но зачем, донья?

– Так надо, – печально усмехнулась старушка. – Подсказка мне была. С Небес, надо думать… А теперь, молодёжь, будем прощаться. «Зеркальная» дорога вас заждалась.

– А как же гномы-карлики?

– Отменяются, маркиз. Причём, по объективным обстоятельствам и уважительным причинам. Велено передать, мол, в следующий раз…

Глава десятая

Лунный заяц

Только в первых числах мая месяца 1720-го года казённый обоз, мать его, добрался-таки до города Охотска. Добрался-таки – всему и вся вопреки. Бывает…

«Впрочем, «до города» – это громко сказано», – высказался усталый и желчный внутренний голос. – «Да, что там – громко? Даже как-то, мягко выражаясь, издевательски звучит. Вот, братец, посуди сам. Старый и замшелый острог, построенный ещё лет семьдесят с гаком тому назад, когда русские забубённые казаки победили-покорили

местных тишайших тунгусов. Пара покосившихся церквушек. Сотни полторы-две разномастных хижин и домишек. Столько же ветхих землянок. Складские и хозяйственные постройки. Нехитрые портовые сооружения и новёхонький таможенный барак. На этом, собственно, и всё. Какой же это – город? Такой зачуханный населённый пункт и «городком» даже, если положить руку на сердце, называть не стоит. Чести много. Так, посёлок, поселение, деревушка второстепенная… Ладно, подведём некоторые итоги. Вернее, наоборот, лишь обозначим первичные стартовые условия для нашего очередного «зеркального» путешествия. Значится так… Нынче, братец, ты зовёшься – «господин поручик Алексей Алексеевич Пушной». А, что? Неплохо, на мой изысканный вкус, звучит. По крайней мере, свежо и не затаскано. Без уже слегка надоевшей пошловатой банальности, мол: – «Благородный маркиз Пушениг. Прошу любить и жаловать. Благородней – просто-напросто – не бывает. Кровь в жилах течёт голубая-голубая такая…». Тьфу, да и только, как любит говорить одна наша с тобой общая знакомая… Значит, служим? Получается, что так. Кстати, звание «поручик» только в напыщенных столичных регионах считается не серьёзным и смешным. Мол, стартовая площадка для юнцов благородного происхождения. А здесь, на самом Краю Земли, это звание сродни генеральскому. Сколько ещё поручиков – кроме тебя – можно найти в радиусе двух-трёх сотен ближайших вёрст? Немного. Раз, два и обчёлся… Должностные обязанности? Вообще-то, ты – в официальном порядке – считаешься заместителем начальника охотской таможни. Но это – бред полный и откровенный. Зачем, спрашивается, нужна таможня, когда торговли с зарубежными партнёрами практически не ведётся? Откуда им, партнёрам зарубежным, здесь, вообще, взяться? Как уже было сказано выше, Край Земли, мать его крайнюю и заброшенную… Купцы, конечно, есть. Куда же без них, родимых и прогрессивных? Только сугубо отечественные – мутные-мутные такие, хитрые, пройдошистые и за версту обходящие таможню. Кто, собственно, мешает предварительно выгрузить (или же загрузить), ценный груз где-нибудь на берегу одной из многочисленных бухточек Охотского моря и прибыть в Охотск уже с полупустыми трюмами? Кто – мешает? Никто, ясен пень… Впрочем, особо цепляться к купцам, ей-ей, не стоит. Почему? По личным и приватным причинам. Чуть позже объясню.…Итак, господин поручик Алексей Пушной, ты – по факту жизни – являешься помощником (адъютантом, чиновником по особым поручениям – тут, уж, как больше нравится), заслуженного охотского воеводы Петра Михайловича Милославского… Чего это ты, братец, строя из себя учёного знатока, возражаешь и кочевряжишься? Мол, в 1720-ом году воевод в России быть не может, так как легендарный Пётр Первый ещё в 1708-1715-ом годах провёл свою знаменитую «областную реформу», навсегда отменившую воеводскую форму правления? Так то, уважаемый господин поручик, в России. То бишь, на так называемой Большой Земле. А ты, если подзабыл, нынче квартируешь на дальнем Краю Земли – со всеми вытекающими прелестями и последствиями. Если даже до самого Якутска ещё не добралось никаких официальных бумаг-указов, то, спрашивается, что говорить про Богом забытый Охотск? Вот, Милославский и воеводствует, как ни в чём не бывало… Приметная фамилия, говоришь? Это да. Что есть, то есть. Пётр Михайлович, он из того самого древнего боярского рода и происходит. За что восемнадцать лет тому назад и был отправлен – вместе со всем семейством – в Охотск, на высокую должность воеводскую. Мол, охраняй, роздыху не ведая, восточные рубежи нашей России-матушки… Причём здесь Якутск? А ты, братец, как раз оттуда – с воинским казённым обозом – и возвращаешься. В мае прошедшего года стартовал (уже и не помню, что за груз тогда везли), а в мае года текущего финишируешь… Удивляешься, мол, почему так долго? Бога-то не гневи, живым и не обмороженным вернулся – уже хорошо. От Охотска до Якутска – ежели по прямой – будет порядка тысячи вёрст (кто их считал-то – по прямой?). А по факту сколько? Бог его знает, если по-честному. Нагорья, пропасти, трещины, перевалы, осыпи, бурные реки, топкие болота. Дорога (то бишь, набор троп, тропинок и гатей), зигзагами идёт. Так что, сам должен понимать, не маленький. Опять же, природные сезонные катаклизмы имеют место быть. Как то. Летняя душная жара, наполненная миллионами кусачих оводов и слепней. Осенние затяжные дожди, превращающие мирные болота в непроходимые трясины. Зимние лютые стужи и бескрайние метели-пороши-вьюги. Весеннее таяние двухметровых снегов, приводящее к Всемирным Потопам регионального значения. Плюсом – разнообразное хищное зверьё и лютый сибирский гнус… Это я ещё не говорю про людоедскую лютость якутских чинуш-чиновников. Пока один груз им сдашь, пока другой получишь – или окончательно сопьёшься, или же с ума сойдёшь. Лучше – нечто усреднённое. Вот, полноценный годик и набежал… Требуешь уточнить – почему, мол: – «Не стоит особо цепляться к купцам…»? И что ещё за «личные причины» такие? Охотно объясняю. В Охотске проживает знатный и богатейший (по «охотским» меркам, конечно), купчина по прозванию – «Матвей Силыч Борх-хун». Уроженец горной Тувы. Это такой дикий и суровый край, расположенный южнее Иркутска-города… Не, всё нормально. Ещё дед Матвея Силыча, вечная ему память, принял христианство. А сам купец женат на иркутской казачке Варваре Андреевне (Смурной – в девичестве). Как Матвей Силыч оказался в Охотске? Не знаю. Жизнь человеческая, как известно, она почище любой навороченной шарады будет…Чем охотский купец Борх-хун занимается-торгует? Трудный вопрос. Практически неразрешимый. Все российские купцы – успешные купцы, я имею в виду, сосёнки точёные… Так вот, все российские успешные купцы, как уже было сказано выше, ребята очень скрытные, тихушные и на удивление мутные. Та же самая история и с нашим достопочтенным Борх-хуном. Официально считается, что он занимается пушниной. Мол, скупает у глупых тунгусов – за бесценок, понятное дело – шкурки песцов, рыжих лисиц, колонков, соболей, куниц и чернобурок, а потом продаёт их… Куда – продаёт? А Бог его знает. Коммерция… Но в народе уже давно ходят устойчивые слухи, что уважаемый Матвей Силыч – на самом-то деле – занимается совсем другим. Мол, есть какая-то тайная жила, богатая самородным золотом, несуетливой разработкой которой купчина и занимается. То бишь, добывает руду, переплавляет её в кустарные слитки и пластины, а потом продаёт… Куда – продаёт? А Бог его знает. Куда угодно, только не в казну государеву… Но главное – даже не в золоте. А в одной молоденькой и симпатичной особе. Тут такое дело. У купца Борх-хуна имеется единственная и любимая дочка – Анюта. Невысокая, стройная, зеленоглазая, улыбчивая, со смешливыми ямочками на смуглых щеках. Как, впрочем, и следовало ожидать. А ещё она очень беспокойная, отчаянная, капризная, живая и непосредственная. Короче говоря, то, что добрый старенький доктор прописал – для сердечного спокойствия всех провинциальных поручиков, даже вместе взятых… Так вот, братец, Анюта Борх-хун – твоя официальная невеста. Въезжаешь в тему? В русских восточных провинциях термин – «официальная невеста» считается очень даже серьёзным. Практически – «законная жена». В том глубинном смысле, что отвернуть в сторону – себе дороже. Мол: – «Тайга – закон. Медведь – хозяин…». Со всеми вытекающими негативными последствиями, таймень ясный… Следовательно, сейчас в Охотск ты следуешь не просто так, а на собственную скорую свадебку. Русские юные девы, они решительные, и не намерены долго ждать суженого. Типа – боятся перейти в позорный разряд «перестарков», которым только одна дорога – в «старые девы»…».