Зеркальный лабиринт
Шрифт:
В комнате было прохладно и всё ещё витал в воздухе лёгкий запах лекарств и его туалетной воды. Стол с компьютером у окна, кровать с гидроматрасом, в углу всё ещё стояло инвалидное кресло. Март никогда не любил лишних вещей. Только необходимое. А нужно ему было очень немного.
Толстая тетрадь в тёмной обложке нашлась в верхнем ящике стола. Март пописывал мемуары, но не доверял компьютеру, предпочитая по старинке водить ручкой по бумаге.
«Я не вернулся из боя» — такое название было, почему-то, дано этим записям. Ниже значилось: « Моей жене Анне — с любовью».
'Никогда
Хотя когда-то — вёл дневники откровенного содержания, которые потом уничтожил. Потому что всё написанное в один прекрасный день может попасть не в те руки и может быть использовано против тебя. А поскольку забрался я в своё время очень высоко, то острожным следовало быть особенно. Тем более, что мне было, что скрывать…'
Почерк у Марта нельзя было назвать каллиграфическим, но читался вполне легко. Кое-где попадались ошибки. Строго говоря — мемуарами это нельзя было назвать. Это был, скорее, дневник, где воспоминания перемежались с размышлениями и впечатлениями от каких-то событий. Кое-где попадались рисунки и даже стихи.
А ещё Март записывал сны.
Я падал. Внезапно и бесповоротно. Только что я был в солнечном мире, вокруг наливались соком цветы, гомонили птицы и вдруг — темнота. Тогда я так и не понял, явь это была или страшный сон. Уже прошло столько лет и всё равно сомневаюсь — может мне всё-таки это приснилось? Но маленькие фактики из последующей жизни говорили об обратном. Произошёл мгновенный сдвиг по времени и пространству. Раз — и я в далеком прошлом Земли. Прошлом кровавом и страшном. Почему Земля? Да, мои предки были родом оттуда. Сначала была темнота. И холод.
Потом я услышал голоса.
— Меня в тридцать восьмом не взяли на войну. Мы с пацанами в порт пробрались, хотели в трюме в Испанию ехать. Но нас поймали. Волки позорные. Бдительность, да! Допрашивали очень строго. Ой страху натерпелись, ууууууу. Но отпустили. Даже родителям не сообщили. А сейчас вот взяли. Винтовку дали! Правда, в ополчение только. Но на фронт. Фашистов бить буду. А тогда не взяли. — кто-то бубнил над ухом не переставая, иногда прерываясь на стоны.
И я понял, что я в госпитале. Весь перебинтованный и не понимающий, где я и что я. Пытался закричать, но кроме тихого стона ничего не получилось. Запах медикаментов был настолько густым, что было тяжело дышать. «Или это из-за ранения?» — вдруг пронзила догадка. Стало страшно. И холодно. Тело было как деревянное из-за этого.
Открыв один глаз я попытался оглядеться. Полутёмная комната, на столе старинная керосиновая лампа. Откуда-то я знал, что это — керосиновая лампа. Кое-как подтянувшись на руках повыше, огляделся. На полу вповалку лежали люди. Везде в темноте белели бинты. Много бинтов. Кто-то шевелился, кто-то лежал недвижно. Над телами плавал выдыхаемый людьми пар. Казалось, что вокруг колышется море и я в нём тону. Головой я оперся на что-то холодное и твёрдое. Справа от меня горой возвышался старинный металлический сейф.
Время шло. Постепенно раненые, а вокруг люди явно были с ранениями, причём некоторые с очень тяжёлыми, затихали и засыпали. Стало относительно тихо. Стараясь никого не разбудить, я стал ощупывать себя, пытаясь понять, куда же я ранен. Боль почувствовал только в левом предплечье, но замотан был бинтами чуть ли не по пояс. Причём во многих местах бинты были
Мозг человека удивительный орган. Казалось, ещё чуть-чуть и можно сойти с ума от калейдоскопа внезапных событий. Но чем дальше, тем всё увереннее я себя чувствовал. Понял, что попал в прошлое, только вот в какое? Только тогда шли такие ожесточённые войны, когда раненых было огромное количество, а качество медицины на примитивном уровне — удаление из раны инородных тел, перевязка и выживай дальше сам, за счёт ресурсов организма. Скорее всего — двадцатый или двадцать первый век, самое начало. Вспомнил слова раненого про тридцать восьмой год. Значит Вторая Мировая, или, как её ещё называют здесь, в России, — Великая Отечественная, так как язык общения — русский. Вот с местом расположения госпиталя сложнее. Это, считай, целый европейский континент.
Взгляд зацепился за нацарапанные на боковой стенке сейфе слова. С трудом разбирая в свете лампы буквы я читал: «2-я рота 1-я бригада ополчения. Иванов С. В. — жив»; «Боже милостив, спаси мне грешному»; «Бей фашистских оккупантов!». И поверх всех надписей большими буквами «Гитлер капут!». Нащупав на полу какой-то гвоздь я тоже написал в самом верху, насколько мог дотянуться рукой: «Здесь был Март».
— Так. Санитары, вот этого, этого и в конце ещё троих забирайте и в полуторку. Быстро, у нас десять минут всего на погрузку и машины по дороге жизни на Ладогу пойдут. Да укройте их хорошо, мороз крепкий. — раздался строгий женский голос. Меня подняли и, довольно сильно тряхнув, куда-то понесли. Сознание соскользнуло в спасительную темноту…
Вокруг снова светило солнце. Но меня это совершенно не радовало. Тело было настолько окоченевшим, что встать с парковой скамейки я смог только через полчаса.
— Это же Ленинград!!! Блокада Ленинграда!!! — озарило меня. Середина двадцатого века. Одна из самых заметных и трагических страниц Второй Мировой.
Глава 15
У памяти свои законы. Часть 2
Весь следующий день Анна размышляла об услышанном и прочитанном. И в тире, и в спортивном зале, во время тренировки по рукопашному, и в столовой.
— Что-то ты в последнее время как сама не своя. Хандришь. — сказал Анне Айвор, подсев к ней за столик во время обеда.
— Да, навалилось тут… И Март в последнее время вспоминается. Иногда даже кажется, что он меня зовёт по имени. — ответила Анна.
— В отпуск тебе пора. — участливо сказал заместитель.
— Пора. Завтра иду. А потом, говорят, меня в штаб хотят перевести.
— Усидишь ты в штабе, как же!
— Знаешь, у меня такое чувство, как будто от меня что-то ускользает. Что-то важное, без которого не понять, что происходит. Старею, наверное. — усмехнулась Анна.
— А что происходит? Кроме того, что тебе твой муж чуть ли не на яву видится?
— Да я сама не пойму, в том-то и дело! И история, как оказалось, давняя.
И Анна рассказала ему все последние события.
— Дела. — покрутил головой Айвор.
— И вот кому всё это нужно?
— Значит — надо выяснить — кому. — прихлопнул по столу ладонью Айвор.
— Будет чем в отпуске заняться. — снова усмехнулась Анна.
Отряд на Земле дислоцировался в Тайцах, так что на службу и со службы Анна обычно ходила пешком. А вернее — устраивала себе пробежку. На бегу легче думалось. Вот и сейчас, после поверки Анна надвинула пониже капюшон форменной куртки, потому что опять начался дождь и потрусила к дому.