Зеркальный мальчик

Абдуллаева Мария

–Не правда! Я люблю своих маму и папу!
– закричал гневно Алеша

–Ну да! Конечно! А кто это, интересно, сегодня сбежал от мамы, чтобы прокатиться на лифте? Может быть я? Любит он, как же! Да ты же просто наглая обуза для своих несчастных родителей, причина всех ссор и скандалов в семье! – повысив голос, ругательно высказался лже-Алеша, существо, как выяснилось, давно наблюдавшее за жизнью Алешиной семьи.

– Ну я же просто хотел посмотреть … А скандалов ни каких я не делал, просто иногда папа приходит с работы злой и на нас ругается. И мама иногда плачет. Я-то причем?

–Не при чем, значит? А помнишь, почему папа запретил тебе (и маме заодно) подходить к компьютеру, например?

Алеша вспомнил, как папа разрешил ему поиграть на компьютере в шарики. Но Алеше быстро надоело, так как он постоянно проигрывал, и он решил понажимать на разные кнопочки. Нажал куда-то, из системного блока выехала

площадка для диска. Алеша не нашел на столе ни одного компьютерного диска, но на подоконнике обнаружил диск от пилы болгарки. Тот идеально подошел к площадочке. Алеша нажал кнопочку, диск заехал в системный блок. Тут мама позвала Алешу завтракать, и он благополучно забыл про компьютер. А вечером пришел с работы папа и включил ком. Системный блок заревел, затрясся, все испугались (даже папа) … Потом, конечно, папа во всем разобрался. А вечером мама и папа ругались на кухне. Алеша из своей комнаты слышал, как папа кричал на маму, что, мол, это она совершенно не смотрит за сыном, пока он(папа) вкалывает на работе, что она превратила дом черт знает во что, что теперь она что б не смела подходить к компьютеру, тогда у нее будет больше времени для воспитания ребенка. А еще Алеша вспомнил, как раньше мама иногда писала бабушке и дедушке через интернет, и показывала им семейные фото, как бабушка в мониторе сюсюкала с Алешей, а Алеша посылал ей воздушные поцелуи. А еще мама играла в ферму, пока Алеша спал. Но он не спал, а тихо лежал, подсматривая за мамой. И было так хорошо и мирно. Еще он вспомнил, как мама слушала свою любимую музыку и подпевала певцу с приятным голосом «…а потом ты научишь меня танцевать полонез, и мы взлетим…» У мамы очень здорово получалось петь. Алеша мечтал, что мама будет петь по телевизору, у нее будет самое красивое концертное платье, и весь зал будет ей подпевать и зажигать огоньки…

– Ага! – прервало раздумья существо, будто читая мысли Алеши, – с таким сыном, как ты, пожалуй… Да у твоей мамы даже нет маникюра! А знаешь почему? Да потому что она вынуждена постоянно отскребать от стен и пола твой дурацкий пластилин, подтирать за тобой бесконечные пролитые на столы, стулья и пол супы, чаи и соки, вручную выводить пятна от красок и еще бог знает чего с твоих красивых рубашечек! От твоих бесконечных выкрутасов у нее появились седые волосы. Она не может даже нормально поухаживать за собой, хотя бы просто полежать в ванне, расслабиться, потому что ты ей не позволяешь этого. Тебя же ни на минуту нельзя оставить без присмотра! А папа твой злой и пропадает на работе, потому что дома его ждет изнуренная мама с непричесанной головой и сломанные часы! Да-да! Часы! Которые ты раскурочил! Папа до сих пор их хранит, надеется починить! Ведь он с юности мечтал о швейцарских часах. И вот, наконец-то они у него появились Ему подарили их на работе, за его вклад в производство! Как ты думаешь, есть у папы повод быть злым или нет!

Алешу душили слезы. Ему было стыдно за свои поступки, жалко своих родителей, очень страшно, хотелось к маме… А еще его прямо-таки бесил этот странный злой мальчик. Алеше хотелось накинуться на него с кулаками и отдубасить как следует.

– Короче! Я считаю, что ты не достоин своих родителей! – продолжало существо, – по

этому я заменю тебя! Я буду для них отличным сыном, не то что ты!

Алеша рассвирепел. Он сжал кулачки и бросился на злое существо. Лже-Алеша сделал шаг назад, и Алеша с разбегу налетел на какую-то невидимую преграду. Стекло. Это было идеально прозрачное стекло, за которым стоял другой Алеша.

– А ты останешься здесь, – невозмутимо продолжило существо, – в зазеркалье! Побудешь в моей шкурке и посмотришь, как следует себя вести примерным мальчикам!

–Я не хочу!
– закричал Алеша, – Я хочу домой! Выпусти меня, урод! Мамааа!

Алеша что есть силы колотил кулачками в стекло, стараясь его разбить. Но ничего не выходило. По ту сторону стекла стоял зеркальный мальчик Алеша и спокойно смотрел на бьющегося и орущего маленького мальчика за стеклом. Потом зеркальный Алеша повернулся и пошел прочь. Обессиленный Алеша стал всматриваться в стекло. За стеклом была большая комната его квартиры. Такая родная, теплая, уютная, но, к сожалению, недосягаемая! Алеша видел комнату как будто из шкафа. Когда он прятался от мамы в шкафу и подглядывал в щелочку, вид комнаты был именно такой, как сейчас. Алеша понял, что он смотрит на комнату из зеркала. Ужас происходящего моментально сделал его голову какой-то совершенно пустой. Было ощущение, что все до единой мысли исчезли из нее. В глазах у Алеши потемнело и сознание его отключилось.

«Добрый вечер, папочка! – приветствовал папу сын, – Я очень рад тебя видеть.»

Папа с удивлением смотрел на сына. Никогда еще он не слышал от своего

Алеши таких вежливых слов приветствия. Обычно сынок налетал на отца как смерч, раскидывая на своем пути игрушки, и тапки, размахивая какой-нибудь палкой, принесенной с улицы и называемой мечем, с криками «Ура! Папка пришел!». Затем лез на папу, как на дерево, повисая на пиджаке и пачкая его липкими руками и сопливым носом. После, беспрестанно папкая, взахлеб начинал рассказывать свои детские, чрезвычайно важные, новости, не давая отцу опомниться, нормально сходить в туалет и вымыть руки. «Да, сынок, я тебя слушаю, – обреченно отвечал усталый папа на очередное «пап-а-пап» – конечно, обязательно поиграем после ужина.» При этом папа становился каким-то сутулым и осунувшимся. После спокойного размеренного рабочего дня в своем отделе, где команда инженеров трудилась над разработкой проектов, где никто не кричал, не суетился и, уж тем более, не размахивал мечами, пусть даже игрушечными, где папа целый день выглядел безупречно в своем сером костюме, отглаженной сорочке и при галстуке, где к нему обращались очень уважительно, на «Вы» и по имени отчеству, он будто попадал за кулисы не то цирка, не то провинциального театра, где все шумело, летало по воздуху, попадалось под ноги и вообще, творилось бог знает что. От этих перемен голова начинала болеть, на плечи наваливалась усталость, а нервы натягивались, как гитарные струны. Потом все садились ужинать, и всякий раз папа тщетно пытался расслышать новости по телевизору, что было совершенно невозможно из-за стрекотания сына, звона падающих на пол приборов, восклицаний жены, делавшей бесконечные замечания Алеше и других посторонних звуков суеты и нервозности. Абстрагируясь от домашней какофонии, мозг мужчины начинал выуживать из недр памяти картины прошлого, в которых они с женой ужинали вдвоем за просмотром вечерних новостей, обсуждали их, перекидываясь комментариями и шутками по поводу освещаемых событий и их фигурантов. В приглушенном свете поблескивала на столе посуда на чистой выглаженной скатерти, жена, всегда ухоженная, в шелковом халатике и мягкой улыбкой на лице рассказывала негромко, но с юмором о событиях прошедшего дня. Иногда из бара доставался коньяк, на столе появлялся лимончик, Сергей (так звали мужчину) брал гитару и они пели свои старые добрые любимые песни. Как же замечательно она пела. И соло и бэк вокалом. Сергей постоянно путал текст (это была его не самая сильная сторона), зато Анна (так звали его жену) помнила все безукоризненно точно. Она постоянно поправляла его, на что он обиженно отвечал: «Я исполнитель, имею право внести свои коррективы!». Она смеялась и говорила: «А-да-да-да! Я – художник, я так вижу!» Она всегда умела сглаживать углы. Иногда он называл ее «моя валерьянка». Эта женщина, казалось, обладала магической способностью разобрать по винтику любую ситуацию и обязательно вырулить из самой сложной с наименьшими потерями. Ее советы были просты и разумны, они ни раз помогали Сергею и в работе, и в быту. С Анной он чувствовал себя уверенно и, как бы, под невидимой защитой. Он не раз ловил себя на мысли о том, что ее любовь к нему, словно чудотворная икона оберегает его. Одним словом – Сергей просто очень любил Анну.

Из воспоминаний его обычно возвращал резкий детский плач, или визгливый крик жены, или грохот упавшего стула. В такие моменты натянутые нервы лопались, как струны и Сергей взрывался громогласным басом: «Заткнитесь! Пошли вон отсюда…» Потом, разогнав жену и сына по комнатам, Сергей открывал кухонный бар, нервно наливал себе большую рюмку коньяка, залпом выпивал ее и садился за стол, пытаясь досмотреть остатки новостей и доесть остатки еды. Но вечер бывал уже безвозвратно испорчен. Далее события обычно развивались по двум сценариям: в первом Сергей в одиночестве сидел допоздна, потягивая спиртное, напивался и заваливался спать; во втором на кухню возвращалась взъерошенная нервная усталая Анна, начинала читать морали, жаловаться на жизнь, Сергей раздражался, психовал и они долго ругались и упрекали друг друга в обоюдно загубленных жизнях. Потом Анна уходила плакать в спальню, а он оставался в одиночестве, допивал коньяк и заваливался спать на кухонном диване. Все чаще и чаще Сергея посещали мысли о разводе, о том, куда же все провалилось, в какую пропасть: все чувства, вся страсть, вся любовь, все теплые спокойные вечера…

Но сегодня был, видимо, какой-то особенный вечер. Сергей даже растерялся, придя домой. Он попросту не узнавал своего Алешу! Сын не только огорошил его своей спокойной вежливостью, но также и внешним видом: ребенок был одет не в растянутые хлопчатобумажные колготки и заляпанную футболку. На нем были надеты носочки, тапочки, домашние шортики и клетчатая рубашечка. Рубашечка была заправлена в штанишки. Самое интересное было то, что одежда была чистой и опрятной. А еще сын был аккуратно причесан: с проборчиком и челочкой на бочок!

Конец ознакомительного фрагмента.