Зеркальный замок
Шрифт:
— Венеция давно ждет, когда подвернется случай отомстить Чарли за пожар, — пояснила Юстасия.
— Разве дом спалил он? Я думал, ваш братец Патон! — вставил Манфред.
— Поджег действительно Патон, — резко сказала Венеция, — но виноват все равно этот юный поганец, и я хочу, чтобы он сдох, и смерть его была долгой! Пусть как следует помучается!
— Успокойся, Венеция, — велел Иезекииль, дергая ее за подол, — мальчишка нужен нам живым, еще пригодится.
— Да какая от него польза? — прошипела Венеция. — Вы хоть представляете себе, что такое потерять дом и все имущество?
Иезекииль в сердцах стукнул по столу кулаком.
— Довольно, женщина! — рявкнул он. — Прекратить истерику! Хватить бить на жалость, мы и так все знаем. А Чарли пригодится: я мог бы заставить его перенести меня в прошлое. И тогда я изменил бы историю. Подумайте, какие возможности это дает!
— Историю изменить невозможно, — возразил Манфред.
— А ты откуда знаешь? — огрызнулся Иезекииль. — Никто не пробовал!
Возражать вспыльчивому старику и напоминать, что такие попытки уже были и кончились они крахом, никто не посмел. Венеция кусала губы и злобно щурилась, все еще не в силах расстаться со сладкой мыслью о мести. Ничего, ее час еще настанет, и с Чарли Боном будет покончено.
Неловкое молчание нарушила Лукреция.
— А почему лошадь? — недоуменно спросила она.
— Почему-почему, потому что нашлись ее кости, — свысока объяснил Иезекииль. — Это не просто какая-то там кляча, это Гамаран, могучий боевой конь. Согласно легендам, в свое время он внушал ужас. А уж всадник на таком коне тем более напугает кого угодно. Что скажете?
Присутствующие закивали и поддакнули.
— Мы так запугаем мальчишку, что от него можно будет добиться чего угодно! — победоносно заявил Иезекииль.
— А как вы собираетесь управлять этим… чудищем? — Грязный палец Венеции уперся в лошадиные кости.
Это был тот самый вопрос, которого Иезекииль боялся больше всего, поскольку достойного и веского ответа у него в запасе не имелось. Однако виду старик не подал.
— Борлат — мой предок, — самоуверенно заявил Иезекииль, — так почему бы одному отпрыску королевского рода не помочь другому? Как-нибудь столкуемся. Пока что об этом говорить рано, для начала лошадь надо собрать и оживить, хе-хе-хе!
Лукреция устроилась в поеденном молью кресле, а ее сестры принялись споро распаковывать сумку. На столе выстроились склянки с разноцветными жидкостями, какие-то серебряные щипчики и лопаточки, посверкивающие кусочки кварца, мешочки с травами. Под конец появились ступка, пестик черного мрамора и пять свечей. Иезекииль нетерпеливо наблюдал за приготовлениями, как голодный следит за сервировкой стола.
Прошел час, и на столе возникла часть лошадиного скелета — ноги и хребет. Кольчугу Борлата намазали каким-то вонючим снадобьем, а на черный меховой плащ ровным слоем рассыпали семена некоего таинственного растения. Пять свечей расставили в строго определенном порядке — одну поместили над шлемом, по одной — на конце кольчужных рукавов, а еще две — вместо недостававших передних копыт Гамарана.
Венеция работала как заведенная, не скрывая удовольствия, — только руки мелькали. Что за счастье было наконец-то вновь дорваться до злых чар! Она погладила черный мех, и по нему с легким треском
— Ну как, все готово? — спросила она.
— Осталось еще кое-что. — С хитрой улыбкой Иезекииль запустил руку под плед, укрывавший его колени, и вытащил маленькую золотую шкатулку, на крышке которой крупными рубинами было выложено алое сердце. Драгоценные камни так и сверкали в огоньках свечей. — Сердце! — От волнения в горле старика забулькало. — Аза, оборотень, нашел его в руинах. Он же всегда шляется там по ночам, роет землю и вынюхивает, как шелудивый пес, вот и наткнулся. Сначала, говорит, нашел надгробие с буквой «Б», потом стал копать и выкопал вот это. — Иезекииль постучал ногтем по золотой крышке.
— Но почему шкатулка была не в могиле? — спросила Лукреция.
— Почему? — Старик зашелся хриплым кашлем. — Возможно, из соображений секретности. Но сердце его,я уверен. Из всех детей Алого короля только у Борлата имя начиналось на «Б».
Иезекииль откинул крышку шкатулки, и все ахнули: внутри был какой-то туго набитый кожаный мешочек, и по форме он действительно напоминал сердце.
— Что, теперь убедились? — торжествующе спросил старик. — Это оно и есть. А сейчас за дело!
С этими словами он бережно извлек сердце из шкатулки и, повозившись, прикрепил его к кольчуге слева проволокой от генератора электричества, который демонстрировал Манфреду чуть раньше.
Когда Иезекииль начал вращать ручку генератора, все присутствующие замерли. Глаза старика горели, ручка крутилась все быстрее и быстрее. Вот по проводам пробежала искра — прямиком к сердцу Борлата. Из груди Иезекииля вырывалось какое-то нечленораздельное победоносное уханье. Трем сестрам тоже хотелось завопить от радости, но старик сделал им знак молчать, и они не посмели даже рта раскрыть.
Долгожданный миг настал.
Лошадиные кости зашевелились.
Старик и сестры Юбим так пристально уставились на стол с лошадиным скелетом, что напрочь забыли про Манфреда, а он между тем вытащил носовой платок и прижал к носу. Он весь побагровел, пытаясь сдержаться, но было поздно.
— АПЧХИ!
Иезекииль подскочил как ужаленный. Увидев, что Манфред вот-вот чихнет еще раз, старик сделал такое движение, будто хотел его задушить, но не сумел подняться с кресла. Лицо у Манфреда сморщилось, и лабораторию потряс еще один чих.
— АПЧХИ!
— Нет! — сдавленно вскрикнул Иезекииль и заткнул уши.
Лошадиный скелет застыл. Сестры Юбим в ужасе переводили взгляд с Манфреда на скелет и обратно. От скелета, кольчуги, мехового плаща внезапно повалил зловонный черный дым.
— АПЧХИ!
— Бум!
Не успел Манфред и нос утереть, как в лаборатории прогремел взрыв и все окуталось непроглядной дымовой завесой. Сам Манфред, сестры Юбим и разъяренный Иезекииль отчаянно закашлялись, от едкого дыма у них покатились слезы из глаз. И вдруг над столом возник какой-то гигантский силуэт. Мгновение-другое он парил в воздухе, а потом бесследно пропал в клубах черного дыма. Жирный коротконогий пес, который все это время прятался в дальнем углу лаборатории, взвизгнул от страха, как щенок, и зажмурил глаза.