Зеркало для двоих
Шрифт:
— Юля, нам надо с тобой серьезно поговорить, — Юрий прошел в комнату и сел на диван, откинувшись на спинку и положив на колени сцепленные руки. Его длинные аристократические пальцы со слегка утолщенными фалангами медленно и напряженно шевелились. Юлька какое-то время словно завороженная следила за этими живущими отдельной жизнью пальцами-гусеницами, а потом подняла глаза и увидела, что Юрий тоже не сводит с них внимательного, сосредоточенного взгляда.
— Что случилось? — ее голос гулко ударился о потолок. — Юра, что случилось?
Он резким движением головы откинул волосы со лба, подошел к окну, повертел в пальцах смешного игрушечного
— Юля, я полюбил другую женщину и поэтому больше не могу жить с тобой. Прости меня, если можешь, ладно?
Юрка ушел, забрав свои вещи, а она осталась один на один с глупым вишневым платьем, в пустой квартире, заполненной никому не нужным ароматом мяса в горшочках. Плакать не хотелось, хотя от слез, наверное, стало бы легче. Юлька поднесла ладони к лицу, руки мелко дрожали. И ей вдруг стало мучительно стыдно за свои планы, неловко из-за этого слишком семейного кухонного запаха и развратного вечернего платья. И еще подумалось, что сейчас она заслуживает жалости: подумать только, бедная девочка так готовилась, так хотела сделать сюрприз, так старалась быть счастливой и любимой!..
Знакомый тяжелый ком снова подкатил к горлу. С самого детства Юлька просто физически не переносила, когда ее жалели. Это началось много лет назад. Однажды вечером она, как обычно, возилась в комнате с игрушками, когда мама позвала ее на кухню.
— Юлечка, — мама сидела на стуле возле окна и загадочно улыбалась, — ты вроде бы говорила, что хочешь иметь щенка?
Юлька почувствовала, как сердечко ее бешено заколотилось. Собака! Неужели собака? Неуклюжий лохматый комочек, который потом превратится в огромного пса! Ну, конечно же, это будет маленькая овчарочка с широкими сильными лапами и потешными висячими ушами.
Отец как-то неловко закашлялся и отвернулся к плите.
— Люда, ну не надо так, — пробормотал он смущенно.
— Да ну тебя, — добродушно усмехнулась мама и продолжила: — Так вот, мы решили, что ты заслужила такой подарок, и купили тебе собаку!
Юлька была еще слишком мала, чтобы почувствовать подвох, но что-то подсказало ей — рано радоваться и прыгать родителям на шею. И точно: мама, все так же таинственно улыбаясь, достала из кармана что-то крохотное, свободно умещающееся в ладони, и протянула Юльке.
Это был обычный значок в форме таксы. Белая пластмассовая собачка с тонким хвостиком и высунутым язычком задорно таращила на новую хозяйку глазки-бусинки. Юльке вдруг стало до слез жаль ни в чем не повинную таксу, жаль маму, которая хотела пошутить, жаль папу, который чувствовал все точно так же, как она, но ничего не мог поделать, и, конечно, жаль себя, обиженную и обманутую. А еще она панически испугалась, что вот сейчас кто-нибудь почувствует и скажет вслух, какая она несчастная. И станет в сто, нет, в тысячу раз горше… Но детского умишки хватило на то, чтобы сообразить: плакать нельзя! И тогда она улыбнулась, приколола нелюбимую собаку на лиф платьица и поцеловала маму. Потом говорила, говорила, говорила что-то по-детски глупое о том, что именно такого щенка она и хотела иметь и что такса очень красиво смотрится на ее одежде. А когда тяжелый ком в горле стал мешать дыханию, убежала в свою комнату, закрылась на защелку и долго сидела под столом, с ненавистью глядя на ящик с игрушками.
Таксу Юлька не выкинула и не потеряла: она еще долго
Комок в горле все так же мешал дышать, тишина давила на уши. Юля попробовала включить телевизор, но стало только хуже. Тогда она быстро натянула джинсы, накинула куртку и опрометью выскочила из квартиры. На улице было холодно и слякотно. Несколько человек мерзли на остановке в ожидании автобуса. Еще не зная, куда и зачем она собирается ехать, Юлька пристроилась в сторонке и вместе со всеми вошла в подошедший 72-й. Минут через сорок она уже стояла на пороге своего дома. Не того дома, где осталось злосчастное платье и обрывок шнурка на гардине. Юлька пришла в дом, где она выросла.
— Тебя что, Юра бросил? — с порога спросила мать. — А я ведь предупреждала, что именно так и будет. Предупреждала или нет?
Юля часто-часто закивала, а потом всхлипнула и неловко ткнулась лбом в мягкое мамино плечо. Легче не стало. И вдруг безумно захотелось упасть на пол, прямо на этот вязаный коврик, и заплакать, по-детски скривив губы «сковородником». Она представила, как выглядит сейчас со стороны: нелепая согнутая фигура с повисшими руками, с головой, опущенной на плечо маленькой темноволосой женщины. Жалость тяжело заворочалась в горле и полностью перекрыла дыхание. Юлька пару раз судорожно глотнула, а потом заскулила жалобно и страшно, с облегчением понимая, что вот-вот родятся слезы.
А потом она сидела на кухне и рыдала, превращая в грязное месиво изысканный макияж. Мама терпеливо выслушивала дифирамбы в адрес замечательного, но запутавшегося Юрия. И только когда Юлька наконец успокоилась, позволила себе заметить:
— Я никогда не ждала от этого твоего романа ничего хорошего.
— Но почему?
— Почему? — Глаза Людмилы Николаевны сверкнули. — Да хотя бы потому, что твой Коротецкий не посчитал нужным с нами познакомиться. Ни со мной, ни с отцом!.. И не нужно мне рассказывать, что вы собирались это сделать ближе к свадьбе.
— Мам, ну не надо, а?
— Ладно, не надо так не надо, — мать поднялась со стула, открыла навесной шкафчик и достала оттуда банку с молотым кофе, — ты уже взрослая, в учителях не нуждаешься…
Схлынувшее было напряжение возвращалось. Юлька прекрасно знала, что будет дальше. Легкость, с которой мама закончила неприятный разговор, не могла ввести ее в заблуждение. Сейчас она сварит кофе, сформулирует для себя веские аргументы и начнет все по новой. Потом опять замолчит минут на пять и выдаст очередной сокрушительный довод. И так будет продолжаться бесконечно, и с каждым заходом мать будет все больше раздражаться. А в конце концов просто заплачет и уйдет в свою комнату, обиженная и глубоко несчастная…
— Кстати, хочешь я объясню, почему Юрий согласился жить на Онежской, а не привел тебя в свою квартиру? — Лидия Николаевна разлила кофе в две крошечные фарфоровые чашечки и села за стол напротив дочери. — У него ведь есть жилплощадь, если я не ошибаюсь?
Юлька молчала, сосредоточенно водя по краю чашки указательным пальцем. Но матери ответ был в общем-то и не особенно нужен.
— Просто он прекрасно понимал, что из твоей квартиры в любой момент сможет уйти без проблем… В чем, кстати, ты сегодня имела возможность убедиться… А вот указать на дверь женщине — это уже, знаете ли, посложнее будет.