Зеркало для тела осени
Шрифт:
(Люди спят и лишь умерев просыпаются) или как сказано было: «Вы спящие, и, если проснетесь, умрете», как-то так это скажут.
Вы – грязь на моем оконном стекле, я должен стереть вас, я – грядущее утро, и карта, что чертит себя сама.
Но внутри у меня лихорадка,
что мучит вас по ночам,
и я жду вас
в морской раковине ночи,
в рокоте пучины,
в прорехах небесного сада,
в липах и акациях,
в соснах и кедрах
в
я жду вас.
Превращения и переселения в края дня и ночи
Цветок алхимии
Мне нужно отправиться в пепельный рай,
бродить в его тайных деревьях,
где в пепле – истории, алмазы и золотое руно,
мне нужно бродить среди голода, жатвы и роз,
нужно отправиться и отдохнуть
под аркой сиротских губ:
в сиротских губах, в их израненной тени —
цветок этой древней алхимии.
Дерево дня и ночи
Я приду до наступления дня,
я просияю до расспросов о солнце,
и деревья придут, обступая меня,
и тенистые бутоны,
и на моем лице грёзы воздвигнут
замки и острова из тишины,
не знающей предков, – всё это слово,
и праведно светится ночь, и забывается
в бабочках дней,
и когда потоки обрушатся на меня,
и бутоны увянут, заснут —
по зеркалам и воде я ударю, и прояснюсь
как поверхность видений, и снова засну.
Дерево Востока
Я же стал зеркалом,
и всё во мне отразилось,
среди твоего огня я сменил
обряды воды и растений,
я сменил форму звука и зова.
Я стал видеть тебя двойным —
тебя и эту жемчужину,
что плывет в зрачках,
стали любовниками мы с водой:
я рожден во имя воды,
и во мне рождена вода —
мы с водой близнецы.
Флаг
Я смешал огонь со снегами,
но огням непонятны леса мои и бесснежье,
и оставлю я скрытое волокно,
поселюсь среди цветов и камней,
стану невидимкой,
буду исследовать,
увижу,
буду бушевать
словно свет между зарей и флагом.
Дерево огня
Семейство листьев с деревьев
садится на могилу источника,
ранит слезливую землю,
рядом с водой читает книгу огня.
Семейство мое меня не дождалось,
ушло,
и ни огня, ни следов.
Извилистое дерево
В полях уныния, в траве
свои каменистые дни,
разбивая поверхность зеркал,
между полуденным солнцем и водой
в человечьем пруду.
Мои годы переселяются словно голод,
они сгинули где-то в извилистом лесу,
мои годы…
Я увидел их клювы спутанными,
они сгинули где-то в извилистом лесу,
между его вечных гнезд.
Дерево старья
И когда они сдадутся на острове век,
я буду гостем среди раковин и кувшинов
и увижу эпоху бутыли,
соберутся они между искрами и водой
и одарят человека всем, что есть —
историей или огнем истории,
и меня понесли над ветвями
в заколдованном белом лесу —
это их день, обещанный джиннам,
мой город и краткая ночь.
Дерево
Растение голодных —
чаща надежды,
там плачь становится
деревом, а ветви —
родиной для беременных женщин,
родиной жатвы.
Каждая ветка – зародыш,
спящий в кровати пространства,
зеленея, колдующий криком,
он покинул пепельный лес,
покинул башни несчастья,
унося голодные вздохи
в жалобах на природу.
Дерево
Ежедневно
за оградами умирает ребенок, умирает,
засеивая углы своим лицом,
призраками окружают его дома,
ежедневно
грустное привидение приходит из могилы,
возвращаясь из горькой страны,
из далеких пределов,
и навещает город, площади его и приюты,
истаивая как свинец,
ежедневно
голодная джинка приходит из пустыни,
и на лице ее знак —
цветок или же горлица.
Дерево
Рядом с Джируном есть дверь из роз,
омывающая
прохожих своим ароматом,
и там же шатер для ранений,
и там же роща для утр,
все ее ветви – мосты, проводящие взглядом ее
к рыданьям ветров
для такого же утра.
А ночи – дома сновидений,
гостиницы для утомленных.
Они вострят свои флейты, читая
книги воды и пыли,
обращают свои честные слезы
к бусам, лавровым венкам,
ожерельям, и рана из роз омывает прохожих
в источнике грусти.
Дерево
Он призывал и приносили ветры
из каждой долины по корешку,
ткали Западу одежды Востока
(наклонился над ним Иисус,
Конец ознакомительного фрагмента.