Зеркало грядущего
Шрифт:
Он примирительно поднял вверх руки в мягких перчатках.
– Надеюсь, я неверно понял ваши слова, граф Троцеро. Я не настолько хорошо владею аквилонским, чтобы до конца проникнуть в смысл сказанного. Я понял, что вы нечаянно задели меня. Должно быть, были погружены в думы о государственных делах. Забудем это досадное недоразумение!
Троцеро жестко усмехнулся:
– Извольте, барон. Я готов повторить все сызнова, на понятном для вас наречии – «бельверусские собаки стали слишком громко лаять даже в тарантийской цитадели!»
Последние слова он произнес по-немедийски.
Амальрик поднял брови. Да, видно, какая-то скверная
Он снял с руки черную бархатную перчатку и бросил под ноги графу..
– Я к вашим услугам, месьор Троцеро. Мой оруженосец сообщит вам о месте и времени нашей встречи. А теперь я прошу меня простить. Я спешу!
Он резко развернулся и своей танцующей, кошачьей походкой неторопливо заскользил к выходу.
– Нет, немедиец!
Амальрик вздрогнул и замер, как вкопанный. Так его называла только Марна. Он изумленно уставился на Троцеро.
– Нет, немедиец, – повторил тот. – Я хорошо знаю, как трусливы твои собратья! Стоит дать вам отсрочку, и вы прячетесь в щели, словно мокрицы. Недаром аквилонский змей всегда трепал бельверусских псов. Не будем откладывать нашу встречу. Я требую удовлетворения здесь! Сейчас!
Но Амальрик уже совладал с собой и усмехнулся.
– Здесь. Сейчас, – передразнил он Троцеро. – Помилуйте, граф, не собираетесь же вы махать мечом среди супниц и жареных куропаток. Не будьте смешным. Вы не на карнавале.
Троцеро подошел почти вплотную к Амальрику. Они не мигая уставились друг на друга – худощавый, чуть сутулый пуантенец в белых одеждах, вышитых Знаком Митры, и подтянутый, мускулистый немедиец в платье цвета воронова крыла, напоминающий крупную северную рысь, изготовившуюся к прыжку. Их взгляды были преисполнены такой ненависти, что, казалось, воздух вокруг них потрескивает длинными снопами искр.
Граф первый опустил глаза.
– Конечно, не стоит биться в столовой, – тихо промолвил он, – для этого существует Охотничий двор. Прошу вас, барон, приготовиться к поединку.
Отборные немедийские ругательства раздавались в покоях Амальрика, когда он натягивал на себя просторные кожаные штаны, не стеснявшие движений, и тонкую льняную рубаху, на белой ткани которой хорошо видна кровь от ран – он помнил, что аквилонский Дуэльный Кодекс очень строг в этом вопросе. Надев на ноги грубые солдатские сапоги и подпоясавшись широким ремнем с металлическими бляхами, он подошел к резному зингарскому шкафчику и, поковырявшись ключом в замке в виде оскаленной собачьей головы, распахнул створки.
Здесь был собран весь его арсенал. Диковинное оружие из самых отдаленных уголков Хайбории. Инструменты Смерти, которыми он владел в совершенстве. Барон потрогал свои любимые метательные палицы, коснулся широкого лезвия жайбарского клинка, погладил инкрустированное ложе маленького арбалета, легко умещающегося в седельной сумке, в отличие от своих громоздких собратьев. Эх, жаль, нельзя воспользоваться всем этим богатством! С какой радостью он проломил бы голову докучливому пуантенцу боевым молотом асиров или пронзил его отравленным кешанским дротиком. Может быть, рискнуть и взять с собой какую-нибудь безделицу, вроде кхитайской летучей звезды, родной сестры той, которой он поразил ночного соглядатая? Но нет, нельзя… Нельзя… К ним будет приковано столько глаз, что не удастся воспользоваться этими штуками незаметно. Так, а если
Он покачал головой и с сожалением отказался и от этой мысли. Чтобы нанести ментальный удар, нужно время, а он уже и так возится здесь больше половины клепсидры. Эх, жаль, Марна далеко! Как бы пригодилась ее сноровка! И ей предоставилась бы прекрасная возможность отомстить давнему недругу.
Но что же делать? Не идти же в бой открыто, с распахнутой грудью! Барон знал цену своему воинскому искусству, но не считал нужным рисковать зря. Любой поединок непредсказуем. Достаточно доли мгновения, и капризная судьба может повернуться спиной даже к самому искушенному фехтовальщику. Сколько раз он видел, как опытные бойцы падали от случайного удара какого-нибудь сопливого юнца, который махал мечом наугад, с зажмуренными от страха глазами.
Немедиец задумался. Но вот его лицо озарила довольная улыбка и, порывшись в потайных ящичках шкафа, он вытянул три небольших – не больше крестьянской лепешки – диска из толстой стали. Эти маленькие щиты, про которые он в другой раз бы и не вспомнил, барон отыскал в офирской оружейной лавке, – торговец утверждал, что они достались ему от воина-карпашца. Полудикие горцы, которые и не подозревали о том, что в мире существуют кольчуги и латы, носили их прямо на груди, под рубашкой, на узких кожаных ремешках. Щиты совершенно не стесняли движений и были незаметны под одеждой. Слава Митре, что он вспомнил о них. Щиты спасут, по крайней мере, от прямого колющего удара в сердце. Пояс с медными бляхами защитит живот, сапоги из кабаньей шкуры – ноги, на руки он оденет перчатки с большими раструбами: под ними не будет видно широких медных браслетов, – а то, говорят, у пуантенцев любимая манера подрезать запястье противнику.
Он закончил экипировку и подошел к большому зеркалу из полированной бронзы – вроде бы ничего не заметно. Ничего не скажешь, камуфляж хорош: внешне он беззащитен, как новорожденный младенец – легкая белая рубашонка, тоненькие штанишки, непокрытая голова! Что ж, пуантенский гордец еще горько пожалеет о том, что посмел задеть немедийского дворянина. И, сотворив короткую молитву Солнцеликому, он уверенным шагом двинулся к ристалищу.
Задний двор тарантийского дворца получил название. Охотничьего, потому что отсюда испокон века отправлялась шумная кавалькада аквилонских нобилей в канун охоты на вепря или оленя. Это было неслучайно, ибо он находился в северной части дворца, откуда брала начало дорога на Валонский лес. Большую часть года двором не пользовались, но перед празднеством Осеннего Гона его начисто выметали, выпалывали сорную траву, выросшую между каменьев, мостили выбоины, оставленные конскими копытами.
С незапамятных времен Охотничий двор был местом дворцовых поединков. Несмотря на многочисленные попытки жрецов Митры запретить дуэли, все их законы так и оставались мертвой буквой – гордое аквилонское рыцарство не могло примириться с тем возмутительным фактом, что им, в случае нанесенного оскорбления, следовало обращаться в суд, подобно лавочникам и ремесленникам, а не смывать обиду кровью.
Поэтому духовенство вынуждено было смириться с светскими обычаями, уходящими в глубь веков, и ограничиться требованием присутствия на месте поединка лекаря и судьи. Чаще всего в тарантийском дворце в этой роли выступал кто-нибудь из членов королевской семьи.