Зеркало Иблиса
Шрифт:
Унтер-офицеры, веселящиеся и переругивающиеся в присутствии капитана. Зрелище довольно нормальное для фронта, но тут, на Крите, к такому, возможно, и не привыкли. Тем более пилоты не были, конечно же, проинформированы ни о миссии группы Фрисснера, ни о подлинных их званиях.
– Взлетаем, – сказал пилот. Где-то над головой взвыли и затарахтели моторы, пол ощутимо задрожал.
– Когда будем в Триполи? – проорал Каунитц. Пилот покачал головой:
– Не загадывай, приятель. А ну как прилетят англичане и устроят нам фейерверк? Сейчас я погашу свет, а ты вздремни.
– Какая у него скорость? – не унимался Каунитц.
– Километров двести в час. Очень неторопливая птичка, – сказал пилот и отвернулся. Пол задрожал еще сильнее, и «бизерта» пошла на взлет.
Богер исполнил свое намерение и сразу же уснул, пристроив под голову какой-то мешок и укрывшись одеялом. Каунитц вроде бы тоже задремал. А вот ученый не спал. Он тревожно озирался, пальцы левой руки крутили пуговицу на груди.
– Раньше не приходилось летать? – крикнул Фрисснер. Чертовы моторы рычали над самой головой.
– Нет, – ответил Замке.
– Что ж, когда-то надо начинать! Здесь не так уж и далеко, не беспокойтесь!
– А что он сказал про английские самолеты? – ученый указал в сторону пилотской кабины.
– Я думаю, нам они не встретятся. Наша тихоходная этажерка им ни к чему. Хотите немного выпить? – Фрисснер похлопал по фляге в матерчатом чехле, укрепленной на поясе.
– Да, спасибо!
Юлиус Замке принял у капитана фляжку, аккуратно отвинтил пробку, повисшую на цепочке, и сделал глоток.
А ведь еще неделю назад все было совсем иначе…
2
Не говорите о тех, которых убивают на пути Аллаха: «Мертвые!» Нет, живые! Но вы не чувствуете.
Когда тебя вызывают к коменданту лагеря, не следует ждать ничего хорошего. Впрочем, Юлиус уже давно не ждал от жизни ничего хорошего, с того самого дня, как его выволокли из кабинета, спихнув на пол стопку старинных книг и расплескав чай. До сих пор перед глазами у Юлиуса стоял раздавленный сапогом автоматчика бутерброд, который приготовила ему к чаю Этель… Как банально: бутерброд, раздавленный сапогом. Тоненький кусочек белого хлеба, намазанный маргарином и мягким сыром. Нет, наверное, не слишком банально – цветок, к примеру, был бы куда банальнее.
Когда к нему приходили такие мысли, Юлиус подозревал, что сходит с ума. Но чем эти мысли хуже мыслей о еде, о тепле, о спокойном долгом сне?
В одно прекрасное, а правильнее сказать, ужасное утро все это должно было закончиться. Как именно, Юлиус еще не решил. Может быть, рывком к проволоке, расчертившей пространство за территорией лагеря непараллельными линиями. А может, пощечиной одному из надзирателей, толстому Замману по прозвищу Пузо. Или венами, расцарапанными бутылочным осколком, невесть как завалявшимся под нарами…
Не исключено, что сейчас все и закончится. Так даже интереснее – совсем уж непредсказуемо. И пусть… Юлиус не был героем. Не был даже человеком, способным на яркие поступки… Уже на втором допросе
3
Шарфюрер – звание в СС, приравненное к армейскому званию унтерфельдфебеля.
Его вели спокойно, не подгоняя, не покрикивая. И привели не к коменданту, а в аккуратную комнатку с дощатыми стенами, пахнущими смолой. Посередине стоял столик, перед ним – стул. За столом сидел человек в штатском и курил, стряхивая пепел в бумажный фунтик.
– Господин Замке? – осведомился он, вставая.
Боже, а ведь когда-то я был господином. «Господин Замке»… Булочник Йозеф всегда говорил так, приветливо кивая. Коллеги в университете. Библиотекарь, старик Трауерманн… Этель… «Господин Замке желает кушать?». «Только когда фрау Замке составит ему компанию»…
– Я не осмелюсь,.. – начал было Юлиус, но человек в штатском указал на свободный стул:
– Садитесь, пожалуйста, господин Замке. Хотите курить?
Юлиус стоял как вкопанный. Только сейчас он осознал, что, кроме них, в комнате никого нет. Никто не торчит за спиной, готовый тут же врезать между лопаток, или по почкам, или по голове…
– Капитан Артур Фрисснер. Садитесь же. Юлиус сел на самый краешек стула.
– Юлиус Замке, тридцать девять лет. Антрополог, археолог, арабист, профессор, автор шести монографий. Сын Вильгельма Замке, также антрополога, археолога, арабиста, профессора, автора… монографий вроде бы побольше.
– Вы знали отца, господин капитан? – спросил Замке и осекся. Минуту назад он никогда бы не подумал, что сможет вот так запросто обратиться к офицеру. Сейчас его уведут. Или, что еще вероятнее, этот симпатичный капитан вытащит пистолет и застрелит его прямо здесь, сидящим на стуле.
– К сожалению, нет, – ответил Фрисснер. – Не имел чести. К тому же об археологии я имею весьма смутное понятие. Как и об антропологии, не говоря уж об арабистике, если не считать практикой – я имею в виду арабистику – ряд визитов в Танжер и Тунис.
Он помолчал, внимательно глядя на Юлиуса.
– Давайте будем откровенны, господин Замке, – сказал он, гася сигарету и комкая фунтик с пеплом. – Я понимаю, что вы здесь не на курорте. Я не особенно вдавался в быт лагерей, подобных вашему, мало того, я в первый раз в таком месте… Не скажу, что мне нравятся здешние порядки, но и не берусь их обсуждать и осуждать Я далек от всего этого. Не буду тянуть: я приехал, чтобы забрать вас отсюда.
Он снова замолчал, словно ожидая эффекта от своих слов.