Зеркало, или Снова Воланд
Шрифт:
Сделав глубокую затяжку и шумно выпустив дым, неожиданно для себя он вдруг длинно выругался вслух. Весь текст выражения мы, конечно, приводить не будем. В силу того, что оно совсем не вязалось с ответственным положением этого человека и уж тем более не соответствовало трезвым рассуждениям и критическим выводам его будущего выступления. Но средняя фраза звучала доподлинно так: «… к чертовой матери!..»
Он потянулся зачем-то за спичками, но… в тот же момент, словно от ожога, резко отдернул руку, потому что в коридоре вновь как-то хрипло откликнулся звонок.
В следующее мгновение ответственный
— Это ж надо! Мать моя женщина, ну что же в самом деле такое творится?! Неужели, на ночь глядя, кого-то еще принесло?!
Открыв дверь, он еще больше удивился. В свете неяркой лампочки взорам его предстала какая-то сгорбленная старушка довольно затрапезного вида в темном клетчатом платке на голове и длинной в меленький горошек юбке, явно уже не первой свежести. Несмотря на еще довольно теплую погоду, на бабке была надета черная засаленная тужурка из какого-то короткого меха, в руках — грубо обработанная палка-посох и крупная холщовая сумка через плечо. На древнем лице с пергаментной кожей, испещренной глубокими морщинами, красовался здоровенный крючковатый нос с большущей бородавкой на конце, а под ним редкие и седые усы. Из-под густых и нависающих бровей на хозяина квартиры сверкнули довольно живые темные глаза. Как показалось, с хищно-насмешливым выражением.
Ответственный работник ощутил неприятный холодок, пробежавший у него снизу вверх по спине, и тут же услышал как бы со стороны совсем незнакомый отрешенный голос:
— Чего тебе, бабушка?
Бабка, пошамкав беззубым ртом и шумно вздохнув, хриплым голосом произнесла нараспев:
— Здравствуй… Здра-авствуй, касатик!
— Ну здравствуй, бабуля, — несколько смутился автор доклада и как-то вяло продолжал: — Я говорю… чего так поздно-то?.. Смотри, ведь уж полночь почти, а ты все не спишь… да и вот… другим не даешь!.. Чего тебе надо-то, бабушка? А?.. Денег, что ли?
Бабка вновь потопталась на месте и, стуча своей палкой, виновато произнесла:
— Э-э-э… так ты уж извини меня, мил человек, что вот так припозднилась… Но нет… Не подумай, денег-то мне не надобно, — и, чуть помедлив и пожевав увядшими губами, сипло добавила: — Дело у меня к тебе, сердешный, вот такое дело, касатик, — и, вынув из холщовой сумки, протянула страшными костлявыми руками уже знакомое ему старое зеркало.
Ответственный работник тут же кисло сморщил лицо, закрыл на мгновение глаза, словно у него вдруг заныли зубы, и, почесав всей пятерней за левым ухом, тоскливо пролепетал:
— Опять это зеркало, черт побери!.. Интересные новости! И откуда же, бабушка, оно у тебя? Как оно у тебя оказалось? А?
Но, странное дело, сколько ни пытался он хоть что-то вразумительное узнать о зеркале у старухи, та как будто внезапно оглохла и отвечала невпопад.
И тут во время их разговора хозяина квартиры неприятно поразила одна особенность: голос у бабки все время менялся. То уносился в высоту и звенел, как у младенца, верхними нотами. То падал вниз и давил басом. А то вдруг начинал сипеть, хрипеть и булькать, а затем опять звучал уверенно и чисто. От этого ему стало просто не по себе. Захотелось тут же, поскорее убежать и спрятаться за толстую
— Мне эта вещь не нужна!.. Понимаешь, бабушка, совсем не нужна! Я ведь уже об этом говорил… Давай иди… Иди, бабуля, домой. Не теряй понапрасну время. А то смотри уж, как поздно, темно и страшно. Ох, ведь не дай бог еще на улице к тебе какой-нибудь лихой дьявол привяжется! Тогда ведь можешь богу душу отдать. А то бы еще пожила пару-тройку годков на радость детям и внукам…
Видя, что разговор бесполезен и явно безрезультатен, бабка, поджав губы, сунула зеркало обратно в мешок и, покачав головой и хищно сверкнув глазами, могильным голосом произнесла:
— Не-ет, любезный, не отдам… не отдам я ему душу. Она мне, пожалуй, и самой еще пригодится, — и старуха беззвучно рассмеялась, обнажая страшные осиротелые десны.
Ответственному работнику, однако, показалось, что от этого уродливого смеха весь лестничный пролет загулял под его ногами ходуном. Он тут же почувствовал, что воздуха в груди не хватает, и, уже больше ни о чем не думая и не оборачиваясь, юркнул за спасительную дверь и блаженно нажал на защелку замка.
«Все!!! Ничего себе, веселенького вида старушка… — тут же стремительно пронеслось в голове. — Ведьма, да и только!»
Сердце, как молот, стучало в груди, а на шее и лбу выступила холодная испарина. О какой-либо сосредоточенной продуктивной работе уже и думать не приходилось. А перед глазами, сменяя одна другую, то появлялись, то исчезали физиономии странных посетителей, совершенно лишая душевного покоя.
Вдруг дикая мысль полоснула по голове, заставив враз похолодеть:
«А что, если это… бандиты?! Воры?! Ну, конечно же, банда воров, которые нацелились обчистить их квартиру».
От такой вполне правдоподобной мысли у автора доклада все так и заныло внутри, и неприятный холодок пробежал снизу вверх по спине, заставив невольно содрогнуться.
«Да-а…. точно… а старуха — наводчица… И живет, всего скорее, где-то рядом в соседних домах…»
Ответственный работник все больше и больше волновался, постепенно теряя присутствие духа.
«Вон на прошлой неделе… совсем недалеко, через каких-нибудь три или четыре дома, прямо днем… обокрали квартиру директора винного магазина. Все ведь дочиста выгребли!.. А теперь вот, похоже, и до меня добираются…».
Его богатое воображение вдруг начало лихорадочно рисовать пренеприятнейшие картины, как наглые воры спокойненько выносят из их квартиры украденные вещи. И в тот же самый момент он ощутил себя уже почти совсем нищим, у которого уж и взять-то практически нечего.
Мысли, все убыстряясь, бешено закружились вокруг этой жуткой догадки.
«Да, да, похоже, что именно все так и есть!.. Ох, как не хорошо! Ну и как же теперь поступить? Что же теперь необходимо предпринять?.. А?.. Может, сейчас же, немедленно позвонить в милицию… Пока еще не поздно… и сообщить им приметы преступников? Ну, конечно же, факт, больше защиты искать негде… А ведь у него все-таки жена, сын и маленькая дочка…»
Ответственный работник сунул в рот недокуренную папиросу и обреченно затянулся.