Зеркало покойника
Шрифт:
— И вам ни на секунду не пришло в голову, что сэр Жерваз мог застрелиться? — поинтересовался Пуаро.
— Интересно, с какой стати мне думать о таком? Старик явно был очень доволен своей заносчивостью. Даже представить себе не могла, что он способен на подобное. Ума не приложу, почему он это сделал. Наверное, потому, что чокнутый.
— Прискорбное событие.
— Весьма… для нас с Хьюго. По-моему, он не оставил Хьюго ничего или почти ничего.
— Кто вам это сказал?
— Хьюго выведал у старика
— Что ж, мисс Кардуэлл… — Майор Риддл помолчал секунду-другую. — Думаю, это все. Как вы считаете, мисс Шевени-Гор достаточно хорошо себя чувствует, чтобы прийти и побеседовать с нами?
— Надеюсь, да. Я ей скажу.
Пуаро вмешался в разговор.
— Одну секунду, мадемуазель. Вы видели это раньше? — Он показал карандаш, похожий на пулю.
— Да, видела, сегодня за бриджем. Кажется, это карандаш старика Бьюри.
— Он забрал его, когда закончился роббер?
— Не имею ни малейшего понятия…
— Спасибо, мадемуазель. Теперь все.
— Хорошо, я позову Руфь.
Руфь Шевени-Гор вошла в гостиную как королева, высоко держа голову. Невзирая на внезапную трагедию, щеки ее сохраняли прекрасный нежный румянец. Но глаза, как и у Сьюзан Кардуэлл, смотрели сосредоточенно и внимательно. Одета она была в то же самое платье светло-абрикосового цвета, в котором ее застал Пуаро, когда приехал. На плече приколота темная оранжево-красная роза. Только час назад она была свежей, а сейчас увяла.
— Итак? — вопросительно произнесла Руфь.
— Очень сожалею, что пришлось побеспокоить вас… — начал майор Риддл.
Она перебила его:
— Разумеется, вы должны побеспокоить меня. Вы должны всех побеспокоить. Но я попытаюсь сэкономить ваше время, поскольку даже отдаленно не представляю, почему старик застрелился. Единственное, что могу сказать, — это совершенно на него не похоже.
— Не заметили ли вы сегодня чего-нибудь необычного в его поведении? Не был ли он расстроен или чересчур весел, было ли вообще что-то не так?
— Не думаю. Я не обратила внимания.
— Когда вы видели его в последний раз?
— За чаем.
Пуаро спросил:
— А потом вы заходили в кабинет?
— Нет. Последний раз я видела его в этой комнате. Он сидел здесь, — и она указала на стул.
— Понятно. Вам знаком этот карандаш, мадемуазель?
— Он принадлежит полковнику Бьюри.
— Вы его видели в последнее время?
— Не помню точно.
— Знаете ли вы что-либо о… разногласиях между сэром Жервазом и полковником Бьюри?
— Вы имеете в виду компанию «Парагон Раббер»?
— Да.
— Еще бы. Старик был в бешенстве!
— Может быть, он считал, что его обманули?
Руфь пожала плечами:
— Он ничего не понимал в денежных делах.
— Мадемуазель, можно задать вам несколько… бестактный вопрос? — осторожно
— Пожалуйста, если хотите.
— Вам жаль, что ваш… отец умер?
Руфь уставилась на него:
— Естественно, жаль. Мне не становится легче от слез. Но мне будет не хватать его… Я любила Старика. Так мы всегда называли его — Хьюго и я. «Старик» — понимаете, нечто примитивно-антропоидно-обезьяно-оригинально-патриархально-родовое. Звучит неуважительно, но за этим словом много нежности. Конечно, он был самый законченный, бестолковый из всех существовавших когда-либо старых ослов!
— Вы заинтриговали меня, мадемуазель…
— У Старика были куриные мозги! Мне грустно так говорить, но это правда. Он был неспособен работать головой. Но, заметьте, был личностью. Невероятно смел и все такое прочее! Мог отправиться к Северному полюсу, драться на дуэлях. Я всегда думала, что он проделывал все это, потому что знал — ума у него маловато. Над ним кто угодно мог взять верх.
Пуаро вынул из кармана письмо:
— Прочтите это, мадемуазель.
Она прочитала и вернула письмо ему:
— Так вот что привело вас сюда!
— Вам это письмо о чем-нибудь говорит?
Она покачала головой:
— Нет. Может, это и правда. Беднягу кто угодно мог обворовать. Джон говорит, что предыдущий управляющий крал у него направо и налево. Понимаете, Старик был такой гордый и такой важный, что никогда не опускался до рассматривания деталей! Он был приманкой для жуликов.
— Вы, мадемуазель, нарисовали портрет совсем не такого человека, каким его принято было считать.
— Ну да, он очень хорошо маскировался. Ванда, моя мать, поддерживала его, как могла. Он был так счастлив, изображая из себя Господа Бога. Вот почему я в некотором смысле рада, что он умер. Так лучше для него.
— Я не успеваю следить за ходом вашей мысли, мадемуазель.
Руфь задумчиво произнесла:
— Это становилось все более заметно. В один прекрасный день его пришлось бы запереть… Люди уже начинали поговаривать правду.
— Вы знали, мадемуазель, что он собирался подписать завещание, согласно которому вы получали его состояние лишь в том случае, если бы вышли замуж за мистера Трента?
— Какой бред! В любом случае, я уверена, суд бы это отклонил… Нельзя приказывать человеку, с кем ему вступать в брак.
— Если бы он на самом деле подписал такое завещание, вы бы согласились с его условиями, мадемуазель?
Она пристально посмотрела на Пуаро.
— Я… — Руфь Шевени-Гор замолчала. Пару минут сидела в нерешительности и смотрела вниз, на покачивавшуюся у нее на ноге туфлю. Маленький комочек земли оторвался от каблука и упал на ковер. Потом она вдруг воскликнула: — Подождите! — вскочила и выбежала из гостиной.