Зеркало смерти

Малышева Анна Витальевна

– Ты и так сделала для меня достаточно, – уверяла ее старшая сестра. – Не всякий поступил бы так! Ты хоть понимаешь это?

Анюта наивно удивлялась ее словам. Она не понимала… Соседка по секрету рассказала Наташе, что ее младшая сестра часто ходит в церковь и все больше становится похожей на монашку. Наташа вздохнула – этим и должно было кончиться. Хорошо, что хоть так… Хоть какая-то отдушина для одинокой девушки, которая незаметно для всех превратилась в старую деву.

Примерно в то же время Наташа обнаружила, что беременна. Она скрывала это ото всех, удивляясь и радуясь новым, тревожным ощущениям, которыми наполнилось

ее тело. Рассказала лишь мужу, когда сомнений не оставалось. Она родила сына – крикливого и крепкого рыжего мальчика, который целиком занял все ее время, вытеснив из головы мысли о сестре, о погибшей семье, о доме на горе. Все это стало казаться каким-то далеким и почти ненастоящим.

Ребенка назвали Иваном – Анюта, узнав об этом, страшно обрадовалась. Она любила доброго и беспутного старшего брата, который жалел ее при жизни и с каждой получки обязательно дарил пакет карамелек, самоотверженно лишая себя лишней бутылки водки. Для него это было бо'льшим расходом, чем для человека побогаче и поздоровее – крупная сумма денег. Возможно, Анюта не вдавалась в такие рассуждения, но каждый подарок делал ее счастливой на несколько дней – и конечно, не только из-за конфет. Постоянное чтение романов обострило ее чувства, сделало тайной мечтательницей и фантазеркой. Старшая сестра часто удивлялась тому, как неожиданно тонко Анюта понимает человеческие отношения.

Летом сестры виделись чаще – Анюта умоляла приехать, и сестра провела у нее все теплые месяцы, вместе с грудным ребенком. Павел приезжал по воскресеньям и отсыпался на веранде, в брезентовом шезлонге. Вечером шел на реку с удочкой, а рано утром уезжал в Москву. Женщины хозяйничали, копались в огороде, Анюта нежно возилась с племянником, не помня себя от счастья. Ее, стареющую девственницу, все поражало в этом крохотном мальчике, все приводило в восторг – пальчики, ресницы, уши… Она, едва дыша от волнения, прижимала ребенка к груди, и в такие минуты Наташа с тяжелым сердцем думала о том, какой чудесной матерью могла быть Анюта, как нужен ей ребенок… И как он невозможен.

Осенью мать с сыном вернулись в Москву. Стало прохладно, река за соснами посерела, сады наполнились яркими и жесткими осенними цветами, которые казались сделанными из накрахмаленной ткани и совсем не пахли. Анюта не провожала родственников на станцию – боялась расплакаться.

– Приезжай к нам в Москву, – уговаривала ее Наташа. – Мы найдем, где тебя уложить. У нас такая большая прихожая, там стоит диван. Ты как раз поместишься.

– Нет, – бормотала та. – Лучше ты приезжай с Ваней весной.

– Боюсь, что я тогда пойду работать, – призналась Наташа. – Деньги нужны. А летом опять буду искать частные уроки.

– А ребенок останется один?!

– Бабушка за ним присмотрит. Она на пенсии.

Анюта тревожно заметалась. Она лепетала что-то, совсем сбившись с толку, вдруг метнулась на чердак – хотела принести и предложить оставшиеся деньги, потом стала уверять, что ребенка можно оставить ей на все лето – она ни на шаг от него не отойдет… Сестра дала ей слово – в следующем мае все решится окончательно. Может быть, ребенку и впрямь будет лучше провести лето за городом. Сама-то она не беспокоилась, что Анюта не усмотрит за малышом, но вот Павел мог быть против… Он по-прежнему считал золовку блаженной особой, только чудом не поджегшей дом и не упавшей в речку.

Зимой сестры почти не виделись. Только раз, под Новый год, молодая

семья навестила Анюту в ее домике, живописно занесенном снегом. Стояла оттепель, и девушка, вся розовая, полураздетая, колола дрова для бани. Сам дом отапливался газом – переделки сделал еще Илья. Она взмахивала топором, и старая черная кофточка чуть не лопалась на груди – некоторые пуговицы отсутствовали, другие болтались на ниточках. Увидев остановившихся за калиткой гостей, она с криком бросила топор и побежала к ним, расцветая чудесной, яркой, совершенно детской улыбкой, на глазах становясь красавицей…

Такой и запомнила ее старшая сестра. Она не хотела помнить ее другой – какой увидела в мае, несколько дней назад. Уже в морге.

Особенно ее поразил Анютин цвет лица. Как всегда, нежный, чуть смугловатый от постоянного пребывания на воздухе… Но с каким-то голубым отливом – как будто ей в лицо светили синей лампой. О смерти Анюты Наташу известили соседи. Они вспомнили о девушке только три дня спустя после ее смерти, когда обратили внимание на то, что ее любимая кошка, как обезумевшая, мечется и воет в закрытом кухонном окне. Дверь взломали. Животное выбежало наружу, одним махом пересекло двор, перемахнуло забор и бесследно скрылось.

Анюта лежала у себя в комнате, поверх стеганого ватного одеяла. В комнате стоял тяжелый дух, и соседи поспешили отворить окна. На тумбочке у кровати стояли два пустых стакана и бумажная коробочка от лекарства. Павел, услышав название препарата, запоздало схватился за голову. Анюта отравилась тем самым сильным успокоительным средством, которое он когда-то на свой страх и риск давал ей, чтобы облегчить муки от смерти брата. Лекарство без рецепта не отпускалось, и он собирался, конечно, забрать его с собой… Но забыл.

В коробочке оставалось еще шестнадцать таблеток. Анюта, улегшись в постель и привычно положив рядом кошку, выпила их все до единой. Записки она не оставила.

Глава 2

– Я не верю в самоубийство.

Наташа произнесла эти слова, даже не повернув головы. Рано утром муж застал ее на веранде, пока еще тенистой. Солнце попадало сюда ближе к полудню. Женщина сидела в шезлонге и сосредоточенно разглядывала аккуратно возделанный участок.

– Ты будешь завтракать? – спросил он, натягивая майку. – Я не знаю, где тут что. В шкафах ничего не найдешь, все стоит вперемешку.

Наташа выбралась из шезлонга и молча прошла на кухню. Ей удалось найти пару яиц, немного масла и серую крупную соль в пакетике. Молодую зелень принесли с огорода. Супруги съели скромный завтрак в молчании. Жена без аппетита отщипывала кусочки черствого хлеба и запивала их чаем. Яичница досталась Павлу целиком.

Поминки по Анюте справили вчера, в кафе. Узнав о смерти сестры, Наташа была слишком потрясена, чтобы заниматься стряпней. Были соседи, всего несколько человек, знакомых женщине с детства. Пришла еще какая-то худощавая, миловидная женщина, которая не произнесла ни слова и почти ничего не съела и не выпила. Молодой рыжий священник довел всех до слез, произнося надгробное слово. Он хорошо знал Анюту и старался сделать вид, что та не была самоубийцей. Наташа, равнодушная к религии, даже не оценила его подвига, за который священник мог получить изрядный нагоняй. У него у самого глаза были на мокром месте, он всячески старался утешить сестру покойной. И это были все гости.