Зеркало смерти

Малышева Анна Витальевна

Следователь принял ее немедленно – она даже удивилась, как легко и просто к нему попала. Поставила сумку на пол, приготовилась отвечать на любые вопросы касательно Татьяны…

Но ее спросили о Дмитрии Дубинине, сыне соседей. Что она может о нем сказать?

– О Дмитрии? – удивилась Наташа. Ее сбили с толку, и она разом растеряла все заготовленные мысли. – Да я его и не помню. Я уехала в Москву, когда мне было восемнадцать, а он был еще младше… С тех пор не видела. Вот вы мне сейчас имя

напомнили.

Об этом парне у нее были самые смутные воспоминания. Она была старше его на пару лет, и в ту пору такая разница в возрасте исключала всякое общение между подростками. Наташа рядом с ним выглядела бы перестарком. Она вообще мало интересовалась парнями, редко танцевала, не любила пустой треп, пиво, не курила, а если смеялась, то негромко, будто про себя. Все это не делало ее душой компаний. А Дмитрий, как ей смутно припоминалось, именно любил шумные компании, заседавшие обычно где-то в гаражах. Его старших сестер она знала куда лучше, хотя тоже мимоходом. По-настоящему она была близка только с Еленой Юрьевной.

– А может, сестра вам о нем говорила? – продолжал следователь. – Постарайтесь вспомнить.

– Сестра? – еще больше поразилась Наташа и вдруг откинулась на спинку стула. У нее захватило дух. Имя то же самое, только…

– Она ничего не говорила, – выдавила Наташа. – Вы имеете в виду, что этот Дмитрий Дубинин ее знал?

– Они были в близких отношениях, – сухо уточнил следователь.

– Замятин! – Наташа не выдержала и вскочила. – Его фамилия Замятин, он сам мне сказал!

– Ага, – тот заглянул в бумаги. – Только это не фамилия, а его литературный псевдоним. Он ведь у нас писатель, книги пишет. Да вы присядьте. Встречались с ним, значит?

И Наташа полчаса рассказывала все, что узнала от Дмитрия той долгой ночью, а потом еще повторяла и подписывала свои показания. Положила на стол часы Дмитрия. Она не знала, на каком находится свете. Этот проходимец – сын соседки! Так она знала его, она должна была вспомнить, понять! И в то же время женщина понимала, что ничего вспомнить не могла. То лицо, виденное очень давно, полностью стерлось из ее памяти, как и имя. Да и нынешний Дмитрий запомнился ей смутно, как нечто весьма посредственное. Разве только очки… И то, как он нервничал и все время вскакивал. И как боялся, что она его побьет.

«Боялся, потому что мамаша била, – мрачно усмехнулась Наташа. – Она-то это любила. По Домострою детей воспитывала! А еще дрожал, что соседи, то есть родители, заявятся и накроют. Они ведь ничего не знали! Какая бы ни была у него мать, но такой подлости в ней нет! Она жадюга, деспот, но не преступница!»

– Так вы не узнали его, когда увидели?

– Мне казалось, я впервые его вижу.

– И по вашим словам, он боялся, что на крик придут соседи?

Она подтвердила:

– Он очень боялся, только я тогда всего не поняла. Мне казалось, он просто трус, а он, оказывается, боялся, чтобы мать

не узнала…

– По-вашему, родители ничего не знали?

Наташа развела руками:

– Думаю, что нет. Не такие это люди. Поймите, Елена Юрьевна была нам всем вместо матери. Нас осталось четверо детей, и она всех опекала. А это нелегко – старшему было всего десять, а сестре – шесть месяцев. И думаете, за деньги? Совершенно даром.

Это тоже было записано, и Наташа слегка перевела дух. Ей очень не хотелось оклеветать соседку, но она уже понимала, в каком сложном положении та оказалась.

– А о своих отношениях с библиотекаршей этот Замятин, – фамилия была произнесена с ироническим ударением, – ничего вам не говорил?

– Нет. Упомянул о ней мельком. Сказал, что сестра брала у нее хорошие книги, вот и все. Хотя, потом…

Она замялась.

– Потом одна женщина сказала мне кое-что еще. Что Димка – она его так называла – бывал у Татьяны в бараке, и что она видела Анюту, которая вместе с ним выходила из комнаты. Я тогда была поражена. Татьяна ничего об этом не говорила. Она вообще не верила, что у Анюты мог быть какой-то парень.

– А вы спрашивали ее об этом?

– Да, неоднократно.

– А о чем еще?

Наташа вздохнула:

– Да о многом спрашивала. Обо всем, что касалось смерти моей сестры. Завели же дело о самоубийстве, но так ничего и не нашли. Теперь, когда Татьяна умерла, вы спрашиваете. Неужели кому-то нужно было умереть?

Ей не ответили. Наташа грустно усмехнулась и рассказала о своих отношениях с Татьяной.

– Значит, вы спрашивали, не знает ли она о пропавших деньгах?

– Она ничего не знала. По крайней мере сказала так. Потом я спросила, что ей известно о Егоре, ну это…

– Мы знаем.

– И еще, о книгах. У сестры пропали книги, а оказалось, она их в библиотеку подарила. Перед самой смертью. Готовилась…

На этот факт обратили особое внимание и детально записали все происшествие с книгами, и даже все названия, которые Наташа смогла вспомнить.

– А еще о кошке я спросила… У Анюты была кошка. И вот она принимает столько таблеток, а о кошке даже не вспоминает. Ни форточки открытой, ни еды на кухне – ничего. Зверь с ума сошел, бедный, удрал, когда открыли дом.

– И что?

Наташа удивленно подняла взгляд:

– Как что? Это жестоко! Моя сестра не поступила бы так…

– Но поступила же?

– Не понимаю, – женщина сразу погасла. – Она всегда всех жалела, никому вреда не делала. Думаю, что в тот миг она была не в себе. Кто-то уж очень ее измучил.

– А кто это мог быть?

– Дмитрий. Я не сомневаюсь, что он.

Потом разговор принял другое направление. Она подробно рассказала о тайнике в часах, о впечатлениях от разгромленного дома. Особенно она поражалась тому, как безжалостно растерзали часы в последний раз.