Зеркало сновидений
Шрифт:
Но я всё же не могу удержаться.
Хороша, ах, хороша! Что ж, если Эл — хозяйка этого сна, то она без труда может присниться себе ещё более красивой, чем на самом деле. Сейчас она похожа на египетскую кошку: изящные руки, точёные плечи, смуглая блестящая кожа… Тонкие пальцы лениво перебирают бусины нефритового ожерелья на груди… В каждом жесте, в каждом вздохе — истинно кошачья расслабленная готовность к прыжку. Внизу, там, где начинаются каменные ступени — целая стая мышей; выбирай любую, а потом говори, что выбор тебе подсказали боги.
Я в этот ассортимент не вхожу. Моё место — за троном.
Я даже отсюда вижу Матула: его трудно не
Одно мановение тонкой руки, лёгкий звон серо-зелёных браслетов — и шум человеческого моря внизу стихает. Жрица поднимается с трона.
— Возлюбленные мои подданные! — голос у неё чуть более низкий, чем тот, к которому я привык. — Боги сегодня говорили со мной! И перед тем, как донести до вас их весть, я…
— Ты послушаешь меня, жрица!
Это — голос Матула. Он выходит вперёд, поднимается на ступени перед троном, и кажется, что его плечи в кожаных доспехах полностью закрывают Эль-Мари от толпы. Взволнованные люди недовольно шумят, и этот гул всё нарастает; но тогда от стен отделяются воины Матула, дотоле скрывавшиеся в тенях от факелов, неотличимые от гранитных статуй. Они бьют в щиты рукоятями своих ятаганов, и лязг перекрывает человеческие голоса. Да вот уже и нечего перекрывать: люди смолкли в испуге, столпились в центре зала, прижались друг к другу. Это уже не мыши, а овцы, которым волк гораздо страшнее кошки.
Мне видно лицо Матула: на нём написано торжество. Все люди сгрудились в кольце воинов, запертые за забором из стальных лезвий. Только мы трое остались за его пределами: так что же мне делать, чтобы спасти обожаемую жрицу, вырвать её из рук злодея?
Мне — ничего. Не перекричать мне стальной звон, не одолеть огромного Матула. Мне не сделать и шага из-за трона. Моя роль уже сыграна: я сделал всё, что волей Эл должен был успеть в её сне. Молодой слуга заставил грозного военачальника совершить всего один просчёт, и в храм проник некто незваный, но долгожданный. И мои глаза вместе со взглядом Эль-Мари устремляются туда, где стройный юноша в плаще с капюшоном песчаного цвета вынимает из-под складок плаща… нет, не меч, не кинжал, а гитару.
Впрочем, здесь она называется домброй.
Его тонкие пальцы легко прикасаются к струнам, но первый же аккорд заглушает лязг сотни мечей. Он не громче их, нет: он просто не позволяет их слышать. И поздно открывает рот в крике Матул: в храме больше нет места ни для каких звуков, кроме волшебных переливов музыки. Не солгала народная молва: пришёл тот, против кого оказалось бессильно оружие…
Но это не тот. Это та.
Та, которая своей игрой завораживает любое сердце — в том числе и Эл. Та, для которой ни одна дорога не окажется слишком трудной и далёкой, потому что дорога — вся её жизнь. Та, искать которую я отправился в чужие сны — и нашёл.
И ещё до того, как жёлтый капюшон упал с головы, я знал, что увижу под ним…
Шорох. Треск. Грохот. И холод, смертельный холод.
С потолка рушатся камни, давя людей и тут же скрывая их в облаках пыли. А затем, со скрежетом продравшись сквозь пролом, на пол опускается исполинский белый дракон.
Больше не звенят ни мечи, ни струны: вокруг слышатся только крики. Вопли ужаса тех, кто успел отскочить к стенам; предсмертные хрипы несчастных, погребённых под обрушившимися
Но нет, не только кровь застывает в жилах каждой жертвы чудовища: всё её тело покрывается льдом. Тем самым льдом, из которого создан гигантский дракон, неведомо откуда появившийся в мире жары и солнца. Волны холода расходятся вокруг него, и инеем покрываются плиты храма; некоторые из них не выдерживают и трескаются, но даже сквозь этот оглушительный шум слышны крики умирающих.
Я по-прежнему не двигаюсь с места, словно сам примёрз к полу. Дракон стоит боком к трону, поэтому леденящее дыхание пока не коснулось нас с Эль-Мари. Но вот дракон поворачивается — медленно, будто его движения сковывает им же источаемый холод. Мои глаза встречаются с двумя узкими щелями, горящими голубым пламенем. Я вижу, как открывается пасть, усаженная то ли зубами, то ли просто осколками льда, но не могу даже шевельнуться — в кошмарах всегда бывает именно так… Даже в чужих…
И как я не могу оторвать ноги от пола, так и сознание моё не может отвлечься от единственной мысли. Эта тварь — не отсюда. Она не могла возникнуть во сне Эл. Если бы даже ей привиделся дракон, то это был бы гибкий и изящный восточный змей с радужными крыльями, а не уродливый монстр, у которого каждая пядь туши оскалилась сотней режущих граней. Кто же тот сумасшедший, в чей бред должно было ворваться это чудовище, по воле злого случая попавшее сюда?..
Весь мир внезапно срывается с места, словно при переключении с замедленной съёмки на ускоренную. Длинный и тонкий хвост разворачивающегося дракона со свистом проносится в метре от меня и врезается в каменную стену, которая от удара разлетается, словно глиняная. Мои ноги наконец-то вспоминают, что принадлежат мне, и я бросаюсь в пролом. Краем глаза я замечаю, что Эль-Мари так и осталась сидеть на троне: она вцепилась в подлокотники, едва не сминая их, и не шевелится. Не двигается и дракон, поднявшийся над ней во весь огромный рост, и только полупрозрачные ледяные крылья медленно смыкаются вокруг неё…
И тут я падаю на землю, споткнувшись обо что-то… Нет! Об кого-то! На полу лежит исхудавший человек, и от его запястий и лодыжек к стене тянутся цепи. Даже в полутьме мне видно, как вздымаются его бока: рёбра едва не пропарывают кожу при каждом вздохе. Он всё ещё жив, но, хотя весь храм рушится вокруг него, не поднял и головы. Повинуясь наитию, я переворачиваю его на спину — и едва сдерживаюсь, чтобы не выскочить назад, в покрывающийся льдом зал.
— Бенни? — восклицаю я.
— Король Бен-Хевлет? — восклицает тот, кто снится.
Мертвенно-бледные губы беззвучно шевелятся, но мне и не нужно ответа. Так вот где был обречён окончить свои дни правитель, "бесследно пропавший в пустыне", как было сказано народу. Он был замурован в камере прямо за спинкой трона Эль-Мари, чтобы голод и жажда постепенно отняли у него жизнь. И, хотя стена была достаточно тонкой, он ни разу не закричал, не позвал на помощь: он был согласен на любую смерть рядом с той, которая когда-то любила его.
Тот, кто снится, считает, что замуровала его жестокая Эль-Мари, решившая найти себе нового "избранника богов"; но я-то знаю, что король Бен-Хевлет… нет, просто Бенни сам отдал храмовой страже такой приказ. И я бы не поручился, что Эль-Мари знала об этом.