Зеркало времени

Пащенко Николай

О предстоящем пари знали многие, кроме, как ни странно, полковника Грейзера, который почти не интересуется жизнью и бытом в экипажах — он у нас орёл, и по определению превыше всего земного. Повторно заключить несостоявшееся пари желающих пока не нашлось. Думаю, из суеверия. Молоденький стрелок кормовой артустановки из летевшей впереди машины капитана Даррелла увидел, как у «крепости» Вига в огненном шаре вдруг исчезла вся носовая часть фюзеляжа, а бомбардировщик как ни в чём ни бывало всосал факел и потом с четырьмя по-прежнему работающими моторами какое-то время продолжал лететь сам собой с остатками экипажа в своем обезглавленном чреве, разверстом напирающему потоку. Бедный парень от потрясения тронулся умом: обливался слезами и, не переставая,

вопил, что не допустит, чтобы его возил по воздуху безголовый «агрегат». Ему ведь из его места в корме удалённого в обоих реалистических смыслах носа собственной машины не видно. Вот, наверное, он и испугался, что вовремя не заметит, когда его «гусыне» самураи неожиданно отсекут клюв вместе с головой.

Густо-синее небо над головой, а в правом секторе, на северо-востоке, за круглым шлемом Дигана, уже заметно порозовело.

— Чиф, внимание, снизу-спереди «Тони», — штурман раньше меня заметил японцев, мне их, как и второму пилоту, из-за приборной панели просто пока не видно.

— Продолжайте наблюдение, капитан Голдмен.

Грегори Диган оцепенел и напряжённо всматривается в сереющий воздух перед собой. Он мгновенно возбудился от обычных слов штурмана, потому что по неопытности не понимает, что атака спереди сейчас маловероятна: вражеским истребителям недостает высоты.

— Диган, даже поднявшись и проскочив сквозь хвост строя нашей группы, японцы практически не успевают развернуться и догнать нас.

— Да, сэр.

— Наши скоростные машины поспешат далеко уйти, пока вражеские истребители будут проделывать свои эволюции. Японцы и не станут разворачиваться нам вдогонку, им ничего другого не остаётся, кроме как снизу идти в лоб «крепостям», следующим за нами.

— Я понял, сэр. Хорошо.

«Боинги» хоть не намного, но на высоте всё же быстроходнее этих остроносых «Хиенов» — «Ласточек» — Ки-61.

Японские высотные перехватчики «Тони», так мы кодированно их называем, чтобы лётному составу и высшим штабам сразу, без растолкований, было понятно, о каких машинах, встретившихся в воздухе, зашла речь, довольно красивы и, наверное, легки и приятны в управлении. Их техническая архитектура элегантно пластична. Эти Ки-61 «Хиен», выпущенные фирмой «Кавасаки кокуки», имеют поджарый, вытянутый, как тело гончей собаки, фюзеляж и развитые, непропорционально длинные, почти планёрные сорокафутовые крылья. В их истребительных статях чувствуется кровное родство с германским «Мессершмиттом-109», а особенные крылья даны им для таких стратосферных высот, которые, как говорят, нордическим арийцам — пилотам «Мессершмиттов» — поначалу и не снились. Наверное, только наши лётчики-истребители, повоевавшие и в Европе, и здесь, знают, правда это или нет. Но лицензионные немецкие двигатели остались с прежней мощностью, и уже не отвечают сегодняшним требованиям боя. Заменить движки японцам реально, в больших количествах, нечем, и абсолютно ясно, что красавцы-истребители теперь обречены.

«Привыкай, Грэг. Чувство хозяина неба не выдаётся бесплатно».

Отворачиваюсь от Дигана и деловито пронизываю взглядом тёмно-сиреневые сумерки внизу, насколько позволяет остекление. Вот теперь я их, стервецов, вижу. Не замеченная «Мустангами» пара «Тони» барражировала в воздухе мористее, заблаговременно поджидая нас.

Оба вражеских самолёта почти одновременно облегчаются, сбрасывают двухсотлитровые подкрыльевые бензобаки и разгоняются, сильно дымя моторами. На форсированном газу они выполняют правый боевой разворот, оказываются только на полторы тысячи футов ниже моей машины и набрасываются на уже подбитую «крепость». Трудно понять, кто это горит, — далековато. Загоревшийся «Боинг» выполз из строя и вяло снижается, кренится на левое крыло и уходит под пол моей кабины. «Хиены» остервенело клюют жертву со «змейки». Играя в небе, как две безобидных стрекозки, они размашистыми ножницами сходятся и расходятся за хвостом бомбардировщика, слепят его стрелков, выбивают экипаж, глушат огневые установки и тоже пропадают из виду.

Заметно, что пулемёты «крепости» упорно молчат. Наверное, уже без боеприпасов. Стрелки, отбиваясь, расстреляли всё. Теперь кусают локти и погибают один за другим. Четыре двадцатимиллиметровых авиапушки пары «Хиенов» против одной в хвосте «Боинга» — его кормовому стрелку не позавидуешь, но только этот храбрый оруженосец, прикрывающий спину своего воздушного рыцаря, всё ещё жив и, вижу, отстреливается.

Где же чёртовы тугодумы «Тандерболты»? Это их обязанность — прикрывать нас с тыла.

— Чиф, ещё пара нам в лоб… Облегченные они, что ли? О-ох… Командир, вон они, вон, прут парами по всему фронту!

Коротко рыкнула верхняя спарка крупнокалиберных пулемётов из колпака позади пилотской кабины. Их гул отозвался звоном и дрожью во всём теле корабля. Не выдержал новичок, «продул» стволы. Бесполезно — пока ещё далеко, но молодец Хаски, что не проворонил, вовремя обнаружил противника. Слева мою машину на скорости, с прижимом чуть книзу, обходит звено «Мустангов». Шестёрки их крыльевых пулемётов, а это реальная сила, тоже ведут заградительный огонь, трассирующими очередями разгоняя «Тони» и расчищая нам путь к цели.

— Робинсон, что там с горящим «Боингом»?

— Уходит, как может, обратно домой, сэр, — отвечает кормовой стрелок. — И да хранит его Господь… «Тандерболты» сбили одного «Тони». Другой смылся, сэр.

Голос негра спокоен и торжественно-деловит. Не наблюдаю за ним в полёте, но убеждён, что в хвосте моей «Сверхкрепости» он священнодействует. Иного я и не потерпел бы в собственном арьергарде. С той же искренностью, с какой склоняется перед капелланом, получая благословение, Робинсон приникает и к прицелу. А ведь мелкий, смотреть не на кого, щуплый негритёнок с двумя шариками выпуклых глаз. Вечно поддергивает форменные брюки, хоть носом не шмыгает. Но — ой какой снайпер!

— Через две минуты — боевой курс. Правее на градус, чиф-пайлот.

— Выполняю, Голдмен.

Диган оставляет управление, откидывается на спинку сидения, и я мягко и властно сжимаю свой штурвал ладонями в меховых перчатках. Я отдохнул и привычно приготовился к моей боевой работе.

Диган салфеткой вытирает лицо, оттянув маску, кажется, хочет что-то сказать, но перехватывает мой испытующе-предостерегающий взгляд и принуждённо улыбается.

Я промолчал. Занят. Высота — около предельной для имеющейся полётной массы. «Сверхкрепость» теперь почти на границе своей лётной способности: вялая, неповоротливая, в воздухе неустойчивая. Держать её трудно. Но я держу.

Над моей машиной, выше и ниже неё, в нескольких уровнях, расположились воздушные корабли соединения, перестроившиеся согласно предписанной Джиббсом диспозиции.

Вот-вот…

Сразу после сброса я, если уцелею, за счет крутого снижения сильно и резко разгоню машину, чтобы вынудить зенитчиков не успевать вводить в расчёты стрельбы всё новые и новые поправки, а самому как можно быстрее уйти от Японии на юго-юго-восток, в океан.

— Сэр, сзади, выше-слева, на три четверти… Кажется… Это — «Хаяте»! Японцы! Сэр, это восьмёрка «Хаяте»!

— Обрадовали, сержант Новак… Именно сегодня я не расположен к вашим шуткам. Робинсон, в чем там у вас дело?! Выплюньте чуингам!

— Нет причин для факта беспокойства, сэр. Ожидаю, когда эти блохи вползут в мой прицел, сэр. Разрешите заметить, до сброса бомб я не жую.

— Учту, что до сброса не жуёте. Где чёртовы «Тандерболты», Робинсон?

— Они догоняют этих подонков — «Хаяте», сэр. Не стал вас отвлекать. Факта действительной опасности нет, сэр.

Значит, неповоротливые «Тандерболты» опять чуть не проспали уже мою машину. Японские истребители «Ураганы — Хаяте» гораздо более серьёзные воздушные противники, чем «Тони». Они более опасно вооружены, чем «Тони», и уж точно быстроходнее наших громадных «Сверхкрепостей». «Ураганы» Ки-84 почти на равных дерутся с мощными семитонными «Тандерболтами», а на вертикалях, пожалуй, и посильнее, потому что намного легче.