Зеркало времени

Кокс Майкл

Так ужели же странно, что я, питая любовь к отцу, невольно прониклась любовью и к дочери и возжелала дружбы с ней?

За последние месяцы моя привязанность к тебе усилилась и окрепла настолько, что стала сродни чувству, какое я испытывала к своей дорогой подруге мадам Буиссон, чье имя я часто упоминала и чью дружбу считала незаменимой до встречи с тобой. Однако я ошибалась. Ты сделалась мне настоящим другом, и я думаю, ты отвечала мне взаимной приязнью, хотя и обманывала меня, — мысль эта приносит мне величайшее утешение в последние часы жизни.

Я почти закончила. Осталось сказать только одну вещь — величайшей важности.

Документы,

доказывающие, что Эдвард являлся законнорожденным сыном и наследником лорда Тансора, не были уничтожены, как думал он и мой дорогой Феб. Несколько лет они, вместе с прочими моими личными бумагами, хранились под замком у моих лондонских банкиров. Унаследовав лорду Тансору, я перевезла их обратно в Эвенвуд и спрятала в своем кабинете.

Теперь я возвращаю документы законному владельцу — тебе, дочери Эдварда. Ты найдешь их в моих покоях, в уже известном тебе месте. Где взять ключ, ты и без меня знаешь.

Почему я не избавилась раз и навсегда от бумаг, которые завещаю тебе ныне, если самым своим существованием они угрожали всему, ради чего мы с Фебом так рисковали и за что я уже заплатила страшную цену? Этого я не могла объяснить тогда и сейчас не сумею. Коли тебе нужна причина, отнеси это на счет простого голоса совести, на счет моего неизбывного, горького раскаяния в содеянном. Твой отец навсегда лишился документов, подтверждающих законность его притязаний, и этого было вполне достаточно для нашей цели. Это единственный раз, когда я обманула Феба, и я жестоко мучилась чувством вины перед ним. Но, однажды приняв такое решение, я уже не нашла в себе сил отказаться от него. Наверное, в глубине души я знала, что в один прекрасный день справедливость восторжествует, и вот теперь этот день настал.

Предоставляя тебе возможность восстановиться в своих правах, я от всей души надеюсь заслужить хотя бы частичное прощение за зло, причиненное мной Эдварду, тебе и другим. Если бы ты отпустила мне грехи своими устами, я отправилась бы в последний путь с легким сердцем. Но этого не случится, ибо час уже поздний, а мне еще многое надо успеть.

Все же честности ради должна сказать следующее: хотя я каждый божий день терзаюсь муками совести из-за преступлений, мной совершенных, я с готовностью запятнала бы свою душу новыми грехами, попроси меня о таком мой обожаемый Феб.

Вот и все, что я хотела сказать тебе перед вечной разлукой. В сумке — той самой сумке Джона Эрла, служившего здесь егерем при лорде Тансоре, которую вез с собой мой бедный отец в день своей смерти, — ты найдешь письмо к инспектору Галли с моим полным и чистосердечным признанием; прошу тебя передать его адресату, когда он здесь появится (а он непременно появится).

У меня осталось одно последнее желание: чтобы ты нашла в себе силы принять моего любимого сына Персея в качестве мужа и тем самым положила конец вражде, существовавшей между вашими отцами и оказавшейся столь губительной для всех нас. Из-за меня мой мальчик потерял все, и он не принимал никакого участия в событиях, приведших меня к столь прискорбному концу. Я знаю также, что Персей высоко ценит тебя: он сам говорил мне об этом. Я надеюсь и верю, что ты сумеешь относиться к нему с сердечной приязнью, способной со временем перерасти в нечто большее. Еще прошу тебя, будь добра к Рандольфу. Он тоже неповинен в моих грехах.

Прощай же, милая Эсперанца. Я ухожу, дабы воссоединиться с моим возлюбленным Фебом — негасимым солнцем моей несчастной, погубленной

жизни — в уготованном нам обоим месте.

Твой любящий друг

Э. Г. Дюпор.

36

ПОСЛЕДСТВИЯ

I

Я вижу свое будущее

— Вы сегодня рано, мисс, — говорит Чарли Скиннер, встреченный мной у покоев Эмили.

Красный лицом из-за туго застегнутого воротничка, он направляется в комнату Персея с подносом кофия.

Я отвечаю, что мне не спалось и я решила прогуляться в розовом саду и полюбоваться восходом солнца.

— Ее светлость тоже поднялась с петухами, — замечает Чарли, кивая на дверь Эмили.

Вид у него вопреки обыкновению подавленный, и я осознаю, что он не козырнул мне в знак приветствия.

— Мисс Аллардайс прям места себе не находит, — доверительно сообщает он. — Говорит, что ничего не понимает. Постель измята, то бишь на ней явно лежали, а вот миледи нигде не видать — как и ночной сорочки.

— Ночной сорочки? — переспрашиваю я, изобразив недоумение.

— Ну, мисс Аллардайс убеждена, — шепотом поясняет Чарли, — что в маловероятном случае, если леди Ти оделась сама, она непременно сняла бы ночную сорочку. Но сорочки-то нигде нет!

Потом он внимательно осматривает меня с головы до ног, уделяя особое внимание сперва мокрому подолу платья, а потом туфлям, все еще заляпанным грязью, с налипшими на них травинками.

— Все ли с вами в порядке, мисс? — осведомляется он. — У вас лицо так и полыхает. Могу я чем-нибудь помочь вам?

Я заверяю славного малого (я успела полюбить эксцентричного кузена Сьюки Праут), что со мной все в порядке, хотя на самом деле я вся дрожу от возбуждения и еще толком не оправилась от ужаса, совсем недавно пережитого на берегу Эвенбрука.

Когда Чарли удаляется, я, задыхаясь от предвкушения, лихорадочно распахиваю дверь в покои Эмили, достаю ключ из шкатулки для драгоценностей и подбегаю к портрету маленького Энтони Дюпора.

Разумеется, фотографии Феба Даунта в тайнике уже нет, но вместо нее я нахожу там плоскую деревянную коробочку с гербом Дюпоров, которую тотчас вынимаю и открываю трясущимися руками.

Несколько документов предстают моему нетерпеливому взору.

Сверху лежит одиночный лист бумаги — на нем, под надписью «Всем, кого это касается», содержится краткое признание в сговоре с целью лишить моего отца законного наследства, подписанное Эмили и датированное двумя днями раньше.

Под ним я нахожу два письма, написанных — прекраснейшим почерком на тонкой, ломкой бумаге — моей бабушкой, первой леди Тансор, к своему сыну, моему отцу.

Далее следует аффидавит, тоже написанный бабушкиной рукой, датированный 5 июня 1820 года, засвидетельствованный в присутствии нотариуса из французского города Ренн, — там говорится, что мой отец является зачатым в законном браке сыном Джулиуса Вернея Дюпора, двадцать пятого барона Тансора, владельца поместья Эвенвуд в графстве Нортгемптоншир. К нему прилагается второй аффидавит, заверенный двумя свидетелями, где удостоверяется, что Эдвард Чарльз Дюпор получил крещение в церкви Сен-Совер в Ренне 19 марта 1820 года.