Жак де Моле
Шрифт:
— Отдайте приказ, сир, вызовите подкрепление, пока не поздно.
— Так-то лучше, милый прево, — произнес король, впервые вставая со своего кресла.
Какое-то время Филипп, казалось, застыл на месте, а затем взглянул в сторону гонца и приказал твердым голосом:
— Посылайте за подкреплением. Таков мой приказ. Берите все войска, которые окажутся под рукой, и командуйте ими. Вам надо немедленно навести порядок. Слышите, немедленно.
— А как же быть с дворцом? — спросил д'Эв-ро, который хранил до этого глубокое молчание.
— В нашем распоряжении лучшие лучники, и гвардия охраняет все подступы, —
— Милый брат мой, вы больше обеспокоены за свою жизнь или за жизнь короля? — радуясь случаю, ядовито переспросил Шарль де Валуа.
— Ваш дерзкий вопрос заключает в себе аромат дуэли. Я не такой знаток по части моды, но этот запах близок моему сердцу.
— Да, он сейчас действительно очень в моде и так же приятен мне.
— Господа, — вмешался в эту словесную дуэль король, — вы хотите помочь бунтовщикам, начав убивать друг друга прямо в моих покоях? Я не знаю, о каких запахах идет речь, но у меня с утра был сильный насморк, поэтому я не могу разделить вашей тонкой беседы относительно ароматов.
Оба брата учтиво склонили головы.
— Исполняйте полученные вами приказания, мессир прево. Ваше рвение не останется не замеченным нашей монаршей милостью.
Прево низко поклонился и стал пятиться к двери.
— Ах да… Совсем забыл, — остановил его король. — Если толпа продолжит свои бесчинства, то каждый второй будет жестоко наказан.
Даже в отчаянном положении король оставался королем. Власть, как сноровистая лошадь, попыталась было сбросить своего господина на землю, но седок сумел удержаться и вновь твердой рукой сжал железную узду.
После того как прево покинул пиршественный зал, Филипп уже не был расположен к разговорам. По его внешнему виду братья так и не смогли распознать, что происходит у него в душе. Гости поняли, что ужин закончен, когда Филипп встал со своего кресла, кивнул и, не произнеся ни слова, быстро удалился в свой рабочий кабинет.
Весть о бунте сильно задела короля Франции, унизила его гордость. Чернь осмелилась открыто угрожать своему повелителю. Он быстро подошел к окну и посмотрел на улицу. Там колыхалась огромная масса людей, безликая и озлобленная. Материя, взбунтовавшаяся материя, которая никогда сама не приобретет должной формы. А формой всех форм, как утверждает Фома Аквинат, является Бог. Но в государстве такой формой является не Бог, а его помазанник, король. И власть короля не менее священна, чем власть папы. Не случайно он, Филипп IV, является внуком почитаемого всеми короля Людовика Святого. Значит, главная задача его на этой земле — придать форму безликой беснующейся массе, называемой народом, и тем самым выполнить свое священное предназначение.
Будь у короля сейчас достаточно войска — и эту массу легко можно было бы усмирить. А будь у короля деньги, хорошей пригоршни золотых хватило бы для того, чтобы эта разъяренная чернь начала сама себя давить, собирая монеты. Но ни денег, ни войск у Филиппа не было. И поэтому приходилось прятаться и смотреть за своими подданными украдкой. Это ощущение собственного бессилия злило до последней степени. Филипп чувствовал, как кровь ударила ему в голову. Еще немного, и начнется обычный прилив гнева, жертвой которого пали многие невинные люди.
Неожиданно за
— С какой новостью пожаловал? — резко спросил своего камердинера король.
Даже во внешности Мариньи было нечто искус-ственное. Его лицо, казалось, слепили наспех. Никаких тонких благородных черт. Грубая работа.
Сначала прилепили большой кусок глины к туловищу — получилась голова, а затем палочкой обозначили рот, дырки для глаз, налепили нос и уши. Филипп так ждал кого-нибудь, чтобы сорвать на нем гнев за собственное бессилие, что в душе очень обрадовался появлению своего слуги, своего маленького Голема. «Может быть, он действительно из глины? — подумал король. — Интересно, что произойдет, если я ударю его сейчас палкой? Наверное, рассыплется на мелкие кусочки».
Король молча начал обходить Мариньи слева. Палки под рукой не оказалось, и поэтому пришлось взять меч. В этот момент Филипп действительно был уверен, что его камердинер создан из глины, что он результат колдовства и больше ничего. И если ударить эту ожившую фигурку по голове острым андалузским мечом — подарком короля Хайме II, то вместо крови в воздух поднимется лишь пыль. Да, это он, король Франции, создал из праха много подобных человечков, злых кукол, готовых на все, как джинны из восточных сказок, о которых рассказывали ему еще в детстве крестоносцы. Этих рыцарей, вернувшихся из далекой Палестины, было много при дворе отца и особенно, как рассказывали очевидцы, при дворе деда. Они играли с будущим наследником престола. Филипп любил запускать руки в их нечесаные бороды, любил этот удушливый запах пота, исходивший от их тел, но главное, любил их бесконечные рассказы. Больше всего маленькому Филиппу нравилось слушать о том, как первые крестоносцы вышли к берегу Мертвого моря, поразившего их плотностью воды, на которой можно было держаться, словно пробка. Вода эта обладала невиданными лечебными свойствами. И она наверняка могла бы исцелить его милую Жанну…
Но крестоносцы проиграли битву и оставили сказочную Палестину с ее заколдованным Мертвым морем, с ее голубым небом, низкими горизонтами и с ее Богом, который теперь не так благосклонен к царственному роду Капетингов. Разве им можно простить такое предательство? Они обманули, они предали его, Филиппа, предали первую детскую любовь. Любовь к далеким странам, к сказкам Востока, к славным подвигам деда, короля Людовика, прозванного Святым. И остался теперь в воспоминаниях лишь удушливый запах пота да ощущение грязи, неудобства и высохшей глины, из которой приходится творить мерзких уродцев. Если Бог оставил королевство, то теперь королю надлежит взять на себя его функции и творить «новых людишек».