Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
Герцог де Бурбон с улыбкой подошёл к ним поближе.
– Очень поучительная история, не так ли, ваша светлость? – спросил он, слегка кланяясь мальчику. – Вот так, иной раз, достаточно лишь попытки возвеличить врага, чтобы окончательно убить его славу на родине.
Лицо мужчины потемнело.
– Я уверен, что король Иоанн был искренен, воздавая должное достойному врагу.
Бурбон снисходительно усмехнулся. Несмотря на возраст, позволявший ему считаться человеком ещё молодым, царедворцем он был уже достаточно опытным, а потому лишённым всякого романтизма.
– Короли не бывают искренними, чтобы не стать уязвимыми,
Танги дю Шастель опустил глаза.
– Каждая монета имеет две стороны, герцог. Те, кто видит только одну сторону, не замечают другую, и наоборот. Вопрос в том, кто какую сторону предпочитает.
– Да, да, знаю, – закивал в ответ де Бурбон, – мы с вами предпочитаем стороны разные. Зато от одной монеты. И, поскольку я могу позволить себе слабость быть искренним, признаю – ваша сторона не так захватана нечистыми руками, но меньше пригодна к употреблению. Слишком слепит глаза…
Танги дю Шастель молча поклонился.
В присутствии Шарля, которого он всеми силами старался ограждать от придворного цинизма, продолжать подобный разговор не следовало. К тому же, пригласили их сюда совсем для другого, и, чтобы напомнить об этом герцогу, Танги поспешил сменить тему.
– Как самочувствие его величества? – спросил он со сдержанной озабоченностью. – Нас готовы принять?
Лицо де Бурбона мгновенно изобразило возвышенную печаль.
– Увы…
Он виновато развёл руками, потом покосился на мальчика и тронул дю Шастеля за локоть.
– Давайте не будем мешать его светлости рассматривать картину и отойдём в сторону. Мне есть о чём с вами поговорить.
Танги повернулся к Шарлю.
– Вы позволите, ваша светлость?
Мальчик кивнул.
Ещё утром, когда за ним прислали от короля, он взмолился о том, чтобы встреча с отцом не состоялась, и сейчас сразу догадался, что молитва его была услышана.
Шарль отца не любил.
Те редкие встречи, которые у них случались, ничего не оставили в детской душе, кроме недоумения, брезгливости и обиды. Безумный отец часто заговариваясь, то и дело называл его именами старших братьев. Или лихорадочно ощупывал трясущимися руками плечи и голову сына, словно наверстывал то, что упустил за годы болезни, и, заглядывая ему в лицо, часто-часто моргал близко посаженными, слезливыми глазками. От него дурно пахло немытым телом и подсохшей мочой. А когда однажды отец вздумал его обнять, Шарлю в нос ударил кислый запах кое-как состиранной с одежды рвоты.
Говорить им было не о чем. А то немногое, что выговаривалось, лишь увеличивало пропасть между ними, явным непониманием отца, с кем именно из сыновей он разговаривает. И сердце мальчика, готовое ответить хотя бы сочувствием, такому же изгою, каким он сам себя ощущал, с обидой сжималось, наглухо закупоривая внутри все добрые чувства.
Была, конечно, ещё и мать-королева, но с ней дела обстояли и того хуже. Пугливое обожание, которое Шарль привёз в своем сердце из Пуатье, очень быстро сменилось недоумением – за что с ним так? – а потом и вовсе уступило место тайной, не высказываемой и оттого особенно крепкой ненависти. Сквозь это чувство, как сквозь увеличительное стекло,
С первого же дня в Париже мессир решительно перешагнул границы своих должностных обязанностей, превратившись из управителя двора в заботливую няньку, телохранителя, воспитателя, почти что друга, и всего один шаг отделял его от почетного звания советника по всем вопросам. Причём, шаг этот обиженный всеми мальчик давно бы сделал, не ограничивай сам рыцарь степень своего влияния.
– Послушайте, Танги, – зашептал де Бурбон, едва мужчины отошли от принца на почтительное расстояние, – о здоровье короля я вам сообщать, разумеется, не собираюсь. Сами знаете, дело обычное – объелся за обедом острой пищи, вот вам и припадок. Но вы всё же сделайте лицо побеспокойней и держитесь так, словно обсуждаем мы только промывание его желудка.
В этот момент через приемную резво протрусил дежурный лекарь в сопровождении вереницы слуг с кувшинами и тазами.
– Повара следует четвертовать, – процедил де Бурбон, провожая их глазами. – От его стряпни и я бы свихнулся. Но.., – он повернулся к Танги, – давайте-ка о деле… Вам, конечно же, известно, что на днях в Париж прибыла герцогиня Анжуйская.
– Известно.
– И о том, что приехала она устраивать брак своей дочери и этого мальчика вы, разумеется, тоже знаете?
– Разумеется.
– Отлично. – Де Бурбон переместился так, чтобы стражники видели только его спину. – А теперь я скажу, что известно мне. По некоторым сведениям, герцогиня благоволит вам настолько, что уже упросила мужа подыскать должность при своем дворе, чтобы после подписания брачного договора вы смогли бы уехать в Анжер вместе с Шарлем. Но источник, сообщивший эти сведения, полагает, что служить вы будете не столько при герцоге, сколько при самой герцогине…
Дю Шастель резко поднял голову.
– Тссс! – Герцог едва заметным движением стиснул запястье мессира Танги и, вскинув брови, тонко улыбнулся. – Я не имел в виду ничего дурного. Её светлость известна мне слишком хорошо, чтобы подозревать её в каких-то недостойных привязанностях. Имелась в виду лишь та степень доверия, которой герцогиня вас удостоила. И, по моему разумению, лучшей кандидатуры она найти не могла. Я же не случайно сказал, что смотрим мы с вами на одну монету, только по-разному.
Танги дю Шастель высвободил руку.
– Я не понимаю, чего хочет ваша светлость.
– Только одного – желания понять. – Улыбка на лице герцога сделалась шире, но взгляд стал напряжённей и твёрже. – Партия, к которой я принадлежу, у власти очень недолго и положение наше непрочно. Все понимают, что Жан Бургундский в своем замке мирно сидеть не будет, к тому же, как опекун дофина, он всё ещё имеет кое-какие права… Но речь не о нём. Бургундец, в конце концов, далеко. Зато прямо здесь, в Париже имеется враг такой же непримиримый и очень нам мешающий… Я надеюсь, пояснять, кто это, не нужно?