Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
Но если беда щелкнула по носу один раз, она этим вряд ли ограничится.
Двух старших братьев Жака унесла гуляющая по Европе чума, окончательно подорвав силы и здоровье престарелого родителя. А сам Жак, хоть и сумел счастливо избежать болезни, от нового увесистого удара Судьбы так и не увернулся.
Как-то раз, играя во дворе замка со сверстниками, мальчик забрался на крышу сарая, обветшавшую после снежной зимы и еще не перекрытую заново. Прыгая там с балки на балку он оступился и упал внутрь, исцарапавшись об острые прутья перекрытий и сломав ногу. Испуганные приятели оттащили пострадавшего к управителю замка господину
Скорее всего именно это обстоятельство и развило в мальчике то злое остроумие, которым, за неимением другого оружия, он стал сражаться со всем миром, пробиваясь сквозь него как сквозь вражеское войско.
К семнадцати годам Жак де Вийо поднаторел в искусстве острословия настолько, что позволил себе дерзость громко комментировать рыцарский турнир, устроенный в Сомюре по случаю кануна Пятидесятницы. В том турнире участвовал молодой Луи Анжуйский, и остроумные замечания пажа-переростка развеселили его настолько, что уже на третий день будущий хозяин Анжу не отпускал от себя остряка ни на минуту, требуя высказаться в адрес того или иного рыцаря или сражения. А когда турнир закончился, забрал его с собой в Анжер без какой-либо определенной должности. Когда было надо, Жак исполнял роль приятеля, когда не надо – пажа и порученца. Но шутом он оставался всегда и везде. И чем прочнее закреплялось за ним это положение, тем злее и нетерпимее он становился.
Мадам Иоланду Жак де Вийо невзлюбил сразу и навсегда с того первого раза, когда в ответ на его довольно удачную остроту в её адрес, герцогиня ответила не менее остроумно. А потом, под всеобщий хохот, посоветовала ШУТУ больше о ее персоне не высказываться. И сделала это так жестко, что Жак пренебрегать советом не рискнул. Однако всякий раз, оставаясь наедине с герцогом, нет-нет да и вворачивал пару-тройку острот по поводу его женитьбы и, особенно, по поводу того главенствующего положения, которое день ото дня все больше закреплялось за герцогиней.
Мелочное удовольствие, которое он получал слушая смех господина, утешало и радовало пусть крохотной, но все еще совместной насмешкой. Совсем как в былые времена, когда эти насмешки дарили хромоногому слуге ощущение какой-никакой власти.
Вот и сегодня Жак решил удобного момента не упускать.
С раннего утра мадам герцогиня отправилась в Фонтевро на богомолье – слишком показное по мнению де Вийо. Поэтому, уловив собачьим чутьем напряжение и нервозность в поведении герцога, шут уговорил его на шахматную партию.
Невнимательность в игре и досадные промахи господина убедили Жака в том, что его светлость целиком и полностью занят мыслями об отъезде герцогини. И мысли эти не из приятных. Поэтому, едва фигуры были отброшены, де Вийо поднял с полу шахматного короля, поставил его против королевы и, двигая ими в такт песенке, гнусаво затянул:
Брак по любви – несчастный брак:
Один из двух всегда беспечен,
Всегда обманут и дурак,
И потому сей брак не вечен.
Женись с расчетом на деньгах,
Жена стократ милей в расчете!
И вот ты сыт, и вот ты благ,
Не станешь плакать, что рогат –
Кто
Всегда в большом почете!
Раньше эта песенка неизменно веселила герцога, утешая и радуя Жака. Однако сегодня, еще не допев до конца, он понял, что момента не угадал.
Тяжелый неприязненный взгляд Луи Анжуйского завис между ними над игральным столом, сгущая вокруг Жака тишину, которая с каждой секундой делалась все более зловещей. А потом герцог и вовсе прошипел сквозь зубы:
– Пошел вон!
И когда резво кинувшийся к двери Жак уже готов был скрыться за ней, в спину ему долетело:
– Отправляйся конюшим в Шинон! И чтобы я тебя больше не видел!
1.
Вряд ли даже достигнув нового места службы и успокоившись, Жак де Вийо смог до конца разобраться в причинах своей отставки. Позволявший ему говорить всё и обо всех, герцог Анжуйский никогда прежде не опускался ни до такого тона, ни до такого гнева. И уж конечно, никогда в жизни, даже в самом страшном сне, господин де Вийо не мог себя представить отлученным от Анжуйского двора, пусть и в почетной должности конюшего!
А между тем, причины для перемен были.
И если бы шутник Жак относился к людям, которых привык высмеивать, чуть более внимательно, он бы давно понял, что отношение его господина к жене перешло некую черту, за которой любые насмешки и колкости кажутся уже святотатством. Что восемь лет безмятежного семейного тепла и покоя, ни разу не омраченного взаимным непониманием, не обратились в привычку, как следовало ожидать, а проросли новым, крайне неудобным и беспокоящим чувством, имя которому Любовь!
Да, герцог Анжуйский вдруг полюбил свою жену.
И эта самая Любовь, так презираемая и, что уж тут греха таить, всегда его светлостью отрицаемая, словно в отместку обошлась с ним совсем не так, как обходится обычно с теми, кто ей предан.
Первым делом, она сорвала пелену обыденности, застилавшую герцогу глаза, и образ добродетельной супруги и заботливой матери – такой привычный, такой знакомый – вдруг дополнился четкими штрихами жесткого политика. Взгляд, растревоженный новым чувством, стал подмечать обширную переписку, что велась порой сутки напролет, визиты служителей – как церковных так и светских – которые, вроде бы, случались по причинам самым житейским, а то и просто проездом, но всегда накануне каких-то значительных событий в государстве. А уж подметив все это, сопоставить одно с другим даже герцогу оказалось совсем не сложно.
Взять хотя бы приезд сразу двух папских легатов – Авиньонского и Римского – на крестины их первенца Луи. Герцог тогда не придал этому никакого значения, кроме того, которое подразумевалось само собой. Он, в конце концов, человек в государстве далеко не последний, так почему бы обоим папам не прислать своих представителей для крестин его наследника?! И, между прочим, подношение на нужды Церкви, которое мадам Иоланда сделала тогда каждому из пап, было, пожалуй, излишне щедрым! Однако года не прошло, как Рим, безо всяких сопротивлений со стороны Авиньона, пожаловал Филаргоса камилавкой, сделав его к тому же папским легатом в Ломбардии, что значительно облегчило созыв Пизанского собора и увеличило шансы самого Филаргоса на избрание. Оставалось только диву даваться, какими такими уговорами можно было заставить враждующих пап собственными руками устроить дела опасного конкурента!