Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 3

Алиева Марина Владимировна

Но сейчас сами обстоятельства заставляли думать и решать…

«С нами Бог и Дева!», – снова закричал господин Экуй, чувствуя, на спине холодную ладонь страха.

Если мальчик, несомненно чистый и честный, согласился на подобный обман, значит, так было нужно, и благословение этой славной победой, лучшее тому подтверждение. Но тогда получается, что сама Дева либо погибла, либо ранена так сильно, что выехать к войску не может! А завтра новый бой. Завтра им наверняка придётся хуже, чем сегодня, и сможет ли мальчик-паж снова заменить Деву, если её уже нет, или почти нет из-за тяжёлого ранения?

Всю ночь Экуй промучился. Наутро по радостным

крикам понял, что Дева выехала перед войском, но был ли это вчерашний паж, или сама она, увидеть не смог, потому что теперь он стоял далеко, возле обозов, куда был отправлен сердитым командиром отряда, к которому прибился. С замиранием сердца ждал Экуй начала боя. Но, когда покатился по рядам, нарастая и силясь, радостный победный крик, когда подбежавший с выпученными глазами какой-то ополченец, захлёбываясь и путая слова от восторга, сообщил, что английское войско просто развернулось и ушло, потому что Дева одна! ОДНА, слышали?!!! Выехала перед ними и велела убираться! Вот тогда господин Экуй пал на колени и молился с юношеской истовостью, благодаря, принося обеты, плача. Нет, не обман! И не подмена, а что-то этакое, о чём ему знать не надо! Раз всё так, значит, это правильно! Значит, Господь от них не отвернулся, простил грехи и посылает чудо за чудом! И с души Экуя, теперь уже успокоенной и ясной, медленно сползла чёрная накидка всех сомнений, что соткалась за годы службы Кошону.

«Как только король обретёт корону, уйду в монастырь и всего себя посвящу служению Господу! Я теперь знаю, как..!», – поклялся бывший монах.

Но сражение под Жаржо надолго вывело его из строя. Беззаботная уверенность в том, что всякий, идущий за Девой, неуязвим, ослабила бдительность господина Экуя. И, когда английская стрела пробила его, далеко не самый прочный панцирь, он сначала откровенно изумился, и только потом почувствовал боль. А тогда уже и пал без сознания, за несколько мгновений до того, как беспорядочный обстрел с вражеской стороны, прекратился совсем.

С убитыми Экуя не закопали по чистой случайности. А на лечение в ближайший монастырь отправили после того, как услышали в его бреде произносимые на латыни молитвы. И, вернувшись к жизни, преподобный с новой силой уверовал, что угоден Господу за причастность к деяниям Его посланницы.

Именно там, на монастырской больничной кровати, он узнавал новости о бескровном Луарском походе, о состоявшейся коронации, и выразил готовность принести все положенные обеты прямо здесь, в обители, которую избрало для него провидение. К этому сразу же, не откладывая благое дело в долгий ящик, начал усиленно готовиться. Но тут вдруг стали приходить совсем другие вести…

Смятение вернулось в душу бедняги Экуя после того, как прошёл слух о разногласиях между королём и Девой, которая самовольно пошла на Париж. Судачили об этом по-разному, кто с осуждением, кто с недоверием – мало ли, кому выгодно подобные слухи распускать? Но были и такие, кто, не прямо, не открыто, но достаточно прозрачно намекал, что, дескать, Дева-то миссию свою выполнила, а дальше Господь ей, верно, велел домой уходить, чего сама она не особенно-то захотела. Или герцоги французские нашептали, чтобы дальше осталась воевать. Видать, выгодно им было – при слабом короле каждый сам себе господин, да и война дело прибыльное. А коли так, то снова беда всему королевству – отвернётся Господь…

Мрачные прогнозы не замедлили сбыться уже к сентябрю. И, едва рассказы о позорной осаде Парижа достигли монастыря, господин Экуй, сослался на неподготовленность души

и покинул излечившую его обитель. Он устал от сомнений и дурных мыслей, и не хотел их возвращения так же, как человек, поживший в чистоте и достатке не желает возвращаться в грязь и нищету, даже если когда-то считал их вполне пригодными для себя. Он хотел лично убедиться… снова посмотреть на Деву, может быть, встретить того мальчика-пажа и спросить у него… Одним словом, что угодно, лишь бы знать всё достоверно, из первых рук, а не довольствоваться слухами, половина из которых выдумки, в которые заворачивают истину, чтобы продать вернее и дороже!

Сначала бывший монах отправился в Лош, где, как говорили, король решил устроить свою резиденцию. Экуй ещё удивился, зачем так близко к Парижу? Но встреченные им по дороге солдаты, уже распущенной к тому времени армии, сказали, что весь двор переезжает в Пуатье, где пока и останется. И господин Экуй, никого ни о чём не расспрашивая, направился туда же.

Когда сознание долгое время пребывает в угнетённом состоянии, оно радо любой надежде на то, что вот-вот всё переменится к лучшему. Человек в этом состоянии похож на изголодавшегося, изнурённого путника, который увидел перед собой большой уютный дом, где уже мерещится ему и жаркий камин, и сытная еда, и тёплая постель. Но, чем ближе он подходит, тем темнее в доме окна и ненадёжней стены. И уже перед самой дверью ползёт по спине холодок предчувствия. А когда дверь, скорее падает, чем распахивается, все надежды вырывает из сердца гуляющий по разорённым углам ветер.

Примерно так почувствовал себя в Пуатье господин Экуй.

Он добрался до города к декабрю, когда в самом разгаре были пересуды об окончании осады Шарите, и о том, что Дева больше не побеждает. И здесь, в резиденции французского короля, всё было совсем не так, как в монастыре, где до сих пор, и монахи, и прохожие люди, упоминая имя Девы, ещё почтительно склоняли головы. Здесь было совсем плохо! Фривольно, насмешливо, зло.

Когда господин Экуй впервые услышал скабрезную шутку о Жанне, он бросился на говорившего с кулаками, уверенный, что его тут же все поддержат. Но поддержали не его. И избитый в кровь Экуй провалялся до самой темноты на улице, где к нему, всего однажды, склонился какой-то любопытный ребёнок.

Неизвестно, сколько бы он так пролежал, не начни бродячая собака слизывать кровь с его лица, чем привела, наконец, в чувство. Людей вокруг уже не осталось. Наступала ночь.

Экуй отогнал собаку, шатаясь, поднялся и побрёл в ближайшую таверну.

Кабатчик, глянул на его кровоподтёки почти равнодушно, видимо, дела такие тут не редки. Много вопросов задавать не стал. Спросил только, есть ли деньги и закажет ли господин еду? А потом предложил промыть раны вином и смазать маслом.

Безучастный ко всему Экуй, только кивнул. Деньги у него были – ещё те, что выплатил господин де Бодрикур. Их удалось сохранить, благодаря потайному карману на поясе, о котором нипочём не догадаешься, если не знать. И даже сегодня, когда сквозь забытьё, чувствовалось, как чьи-то умелые руки обшаривают тело в поисках наживы, господин Экуй задним умом всё равно понимал – не найдут. И не ошибся. Его котомку унесли, забрали чётки – последнее напоминание о давней службе в Бове, и даже сняли с шеи простой деревянный крест. Но деньги остались при нём. И пока хозяин таверны ходил за бутылью с маслом, господин Экуй незаметно вытащил пару монет и зажал их в кулаке.