Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 3
Шрифт:
Рене замер. «Нужна ли она ещё королю?»… Господи, конечно же нет! И это очевидно всем. Чудеса не вечны. Да и нужда в них уже отпала… Матушка почему-то была уверена, что Клод сразу подхватит знамя Лотарингской Девы, и явится чудом куда бОльшим. Но, что если она ошибалась? Может быть, эта чистая душа, которая смотрит сейчас на Рене с отчаянием и надеждой, была призвана лишь подсказать достойное завершение осуществлённого пророчества? Ведь любому ясно – всё, что начато, должно быть закончено. И, порой, красивое завершение возвеличивало даже провальные дела. А эта девушка всё и так уже подсказала…
Рене
Даже при поверхностном размышлении ему становилось ясно, что уход Жанны, при должной его подаче, станет событием таким же необычным, как и её появление. А по смыслу… по явленному величию духа, может быть и превзойдёт его!
Новая эпоха? Та, которую так ждал Карл Лотарингский?
Да. Возможно.
Всех заботит набор устремлений весьма ограниченных. Власть, деньги и слава – вот три составляющих, которые, либо по отдельности, либо все сразу, являются конечной целью любого производимого действия. Есть, конечно, ещё и познание, но даже постигающие истину по сути своей тщеславны. А тут вдруг бескорыстие в чистом виде! Та, которая по мнению всего света уже заслужила и славу и почести, дающие богатство, а вместе с ним какую-никакую власть, – просто уйдет, фактически, не взяв ничего! Даже её дворянство в захудалом Домреми станет пустым звуком… Какой пример это подаст остающимся! При абсолютной вере в чудесную Деву, многие, ох, многие зададут себе вопрос: «А я-то что? Не погряз ли я в ничтожестве и не свернул ли с пути истинного, грабя, насилуя и предавая огню, или интригуя из-за мелочной цели?…».
Об этом стоило серьёзно подумать… И посоветоваться с матушкой, конечно.
Рене вернул Клод пустой кубок.
– Я понял тебя, – сказал он. – И разберусь.
Девушка потянулась за кубком, как вдруг лицо её переменилось.
– О, Господи! – испуганно прошептала она. – Вы знаете этого человека, сударь?
Рене обернулся.
Какой-то смутно знакомый господин в камзоле с гербом Шарло Анжуйского стоял совсем близко и, едва герцог повернулся к нему, согнулся в поклоне.
– Что вам угодно? – надменно спросил Рене.
Господин растянул губы в улыбке довольно наглой.
– Я хотел всего лишь передать поздравления вашей светлости с отменным ударом. И выразить восхищение…
– Что-то ещё?
– Это всё, ваша светлость.
– Тогда ступайте.
Господин поклонился и захромал прочь.
– Что тебе до него? – спросил Рене, снова поворачиваясь к Клод.
– Однажды он расспрашивал меня о Жанне и вёл себя очень странно. Говорил – и сам кое-что знает, но не сказал что именно… Он испугал меня.
Рене озадаченно посмотрел вслед колченогому. Нужно будет выяснить у Шарло, что это за господин. И, если понадобится, потребовать объяснений…
– Я разберусь, – повторил он, но уже с угрозой.
* * *
Ла Тремуй наслаждался. Запечённые в мёде яблоки отдавали приятной кислинкой и хорошо дополняли оставшийся во рту привкус от великолепного мяса и овощей. А вино, с бархатным оттенком Сомюрского винограда, ещё бродило молодостью прошлогоднего лета и приятно освежало после жары и пыли, налетевшей с ристалища.
Там
– В моём шатре есть отличное вино, – шепнул Ла Тремуй архиепископу Реймса. – Не угодно ли будет вашему преосвященству его попробовать?
– Бургундское? – тонко улыбнулся архиепископ.
– Увы, – развёл руками Ла Тремуй. – Сегодня здесь всё Анжуйское.
И оба понимающе переглянулись.
Это взаимопонимание сразу задало дружественный тон предстоящей трапезе. Архиепископ принял приглашение и отпустил своих людей, а Ла Тремуй отправил вперёд секретаря, чтобы добавить ещё один прибор. До шатра министра было рукой подать, но через несколько шагов Ла Тремуй вдруг озаботился состоянием покалечившегося рыцаря и, попросив его преосвященство подождать, пожелал лично справиться обо всём у хромого господина, который шел как раз со стороны лекарского шатра. Архиепископу ничего не было слышно, но, судя по всему, господин очень обстоятельно описал состояние пострадавшего, и было оно не слишком хорошо, потому что назад Ла Тремуй вернулся с лицом, крайне озабоченным.
– Как близко вы всё принимаете к сердцу, – заметил святой отец. – Неужели дело так плохо?
– Да, неважно.
Ла Тремуй потёр рукой подбородок. Задумчивость не покидала его до самого шатра, но на пороге оцепенение спало, и министр сделал широкий приглашающий жест.
– Всё-таки, ваше преосвященство, как бы плохо ни было ближнему, это не повод, чтобы отменять насущное. Думаю, кушанья нас совсем заждались. Бедняге окажут помощь лекари, а мы вряд ли поможем ему скорбью и голоданием.
Архиепископ, на всякий случай перекрестился и возвёл глаза к небу. Вечные болезненные слёзы в них сейчас оказались кстати.
– Вы правы, дорогой Ла Тремуй. Скорбный человек сам себе притягивает беды, а нам с вами хватит и тех, что уже были.
– Аминь, – уважительно подхватил Ла Тремуй, беря архиепископа под руку.
Пока слуги подносили господам кушанья, разговоры в шатре в полной мере оправдывали желание собеседников не притягивать беды. Но, когда после десерта Ла Тремуй всех отослал, архиепископ вдруг тяжело вздохнул.
– Как всё же отрадно сегодня видеть сражения, не приносящие смерти. Радостные лица, весь этот праздник… Мы так давно ничего подобного не видели.
– К чему же тогда этот тяжелый вздох, раз всё так хорошо? – заботливо поинтересовался министр.
– Боюсь обмануться, дорогой Ла Тремуй. Кто-то готов безоговорочно предаться веселью, но я – служитель Господа нашего – я обязан смотреть намного дальше и предугадывать волю Его… Мне известно ваше страстное желание примирить герцога Филиппа и нашего нового короля. И господин де Савез, навещавший Реймс совсем недавно, тоже показался мне человеком крайне миролюбивым. Думаю, совместными усилиями, вы были бы способны склонить своих сюзеренов к голосу разума и подтолкнуть их к возобновлению переговоров. Это могло дать нам перемирие, вроде того, которое было во времена правления Шарля Безумного, упокой Господь его страдающую душу.