Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
– Я тебе только одно скажу, – печально вымолвила женщина. – Свою дочь Карл бы на эту войну не отпустил…
* * *
Клод нервно теребила край своей куртки, не зная, куда деть руки, глаза и саму себя, далеко не такую уверенную, как Жанна. То, что герцог назвал её подругой, а не другом своей гостьи не вызвало никакого удивления – в конце концов, он же сам сказал, что всё знает о Жанне от Рене, а тому прекрасно известно, что Клод не мальчик. Но вот почему Лотарингский владыка так странно на неё смотрит – почти робко,
– Это слишком большая честь, ваша светлость, – пролепетала Жанна, наконец осмеливаясь поднять на герцога глаза.
Но что-то в его лице сразу подсказало – Карлу очень нужно поговорить с ней, и он не оказывает милость деревенской девушке, а, скорее, просит, если не сказать больше – умоляет. Поэтому Клод послушно прошла к скамье и села. Герцогу же Рене поднёс небольшой стул с низкой спинкой.
– Мне говорили, ты умеешь пророчествовать, – сказал Карл, всё ещё глядя на Жанну так, что она уже не решалась опустить глаза и смотрела в ответ, будто прикованная к герцогу этим взглядом, безо всякой возможности уйти от ответа, или в себя – в привычное, надёжное убежище, где летали феи, разговаривали всезнающие деревья и достаточно было закрыть глаза, чтобы, даже в самый тяжёлый день, почувствовать за спиной крылья.
– Я не умею пророчествовать, ваша светлость. Я могу только предчувствовать.
– В этом есть какая-то разница?
– Пророк говорит: «Я знаю», а я могу сказать только : «Мне кажется».
– Однако, испанский монах, который давно тебя знает, говорит, что ты делаешь вполне конкретные предсказания о том, кто и когда в вашей деревне родится или умрёт. Он лжёт?
– Отец Мигель? – выдохнула Клод, чувствуя, почему-то радостное облегчение. – Нет, ваша светлость, он не может лгать, и говорил чистую правду. Но эти предсказания делаю не я!
– А кто же?
– Возможно, наши феи – в Домреми их всегда было немало. Иногда, деревья – они очень много знают про людей. А иногда я слышу голос в нашем церковном колоколе…
– Ты слышишь голос?
– Голоса. Они возникают внутри меня. Некоторые я узнаю, потому что слышу чаще других, а некоторые возникают так редко, что всякий раз слышатся новыми.
Карл, до сих пор сидевший неподвижно на своем стуле, подался вперёд.
– И, как же это происходит? Расскажи подробнее.
Взгляд его потеплел, словно отпуская Жанну в её привычный мир, чтобы девушке легче было вспомнить, и Клод, наконец-то, отвела глаза, обращая их в прошлую, почти беспечную, жизнь.
– Порой, когда я смотрю на женщину, ожидающую ребёнка, то сначала сама себя спрашиваю: «Интересно, кто у неё родится?». А потом, как-то быстро начинает темнеть в глазах… В такой момент лучше остановиться и переждать, потому что я становлюсь будто слепая. А потом снова вижу эту же женщину, только через несколько лет, и рядом, например, девочку… Эти видения очень живые, настоящие, и, как бы я ни пыталась, я не могу уже представить рядом с этой женщиной мальчика или какую-то другую девочку, потому что всё или исчезает или становится.., даже не знаю.., как вот эта картина
– Где же тут голоса?
– Они говорят мне имя будущего ребенка. Но об этом я никогда не рассказываю… Не знаю почему, но чувствую, что не надо этого делать. Как и тогда, когда вижу печать смерти на чьем-то лице. Такие лица делаются похожими на луну, и светятся таким же холодным светом. И мне бывает очень больно… Я слышу, как они умрут – тихо, или в мучениях. Слышу, как будет отрываться от тела их душа.., – Клод сморщилась, потрясла головой. – Это очень плохо, потому что, слушая, я всё переживаю вместе с ними, а потом болею… Но голоса просят, чтобы я рассказывала – не всем, но некоторым – обязательно! Так им дают возможность покаяться и, возможно, что-то изменить в своих предсмертных муках…
Девушка замолчала, возвращаясь к реальности и робко глянула на герцога – не злится ли, не смеётся ли?.. Но Карл слушал очень внимательно, не отрывая взгляда от её лица, и задумчиво тёр рукой подбородок. Притихший за его спиной Рене широко раскрыл глаза и Клод удивилась – её впервые так расспрашивали о её видениях, и впервые воспринимали их настолько всерьёз.
– А когда случился Азенкур, что ты чувствовала? – тихо спросил герцог.
– Боль и удушье, – ответила Клод. – И я не знала, что где-то сражаются, а просто чувствовала, что во Франции происходит что-то страшное…
Она вскинула на Карла глаза и, понимая, что другого такого шанса помочь Жанне у неё не будет, заговорила быстро и страстно, чтобы не перебили, не заставили замолчать:
– Я и теперь чувствую, что надо спешить! До середины поста… Этот срок я не выдумала, но именно до этого времени дофин должен получить помощь! А помощь придёт только с Жанной, потому что она – истинная Дева Лотарингии! И дух её крепок, и тело!.. Вы убедитесь в этом, когда она сядет на коня.., но потом ей надо, как можно скорее, ехать к дофину…
Девушку не перебивали, но она всё равно волновалась, теребила шнурок у ворота, а потом, как будто ища какой-то особенной поддержки, бессознательно вытащила из-за него нательный крестик – немного странный из-за слишком короткой поперечины и непонятной петельки наверху, поэтому редко кому показываемый – но висевший у неё на шее столько, сколько она себя помнила.
– Если хотите, я поклянусь, ваша светлость! Чем скажете, тем и поклянусь.., но Жанна – именно та, которую все ждут! И время её уже пришло!
Клод очень хотелось быть убедительной. Однако, по лицу герцога она вдруг поняла, что тот её совсем не слушает, а только смотрит – опять смотрит этим своим странным, застывшим взглядом – на её руку, зажавшую странный крестик, лишь на мгновение промелькнувший перед его глазами.
– Покажи мне его, – словно охрипнув в одночасье, попросил Карл. – Разве в Домреми дают такие при крещении?
Огорченная Клод выпустила крестик из руки.
– Он всегда был у меня, – сказала она без прежнего воодушевления. – Матушка говорила, что это память о предках, поэтому он не деревянный. Наверное, остался с той поры, когда семейство моего батюшки имело дворянство… И, если крестили меня в Домреми, значит, там такой и дали…