Жанна д'Арк

Мережковский Дмитрий Сергеевич

«Люди с хвостами» кажутся нам нелепым вымыслом средних веков; но слишком памятен и нам ужас Великой войны — земного ада, где человек человеку был дьяволом, чтоб не задуматься, нет ли чего-то действительного в религиозном опыте христианства, олицетворяющем крайнее в человеке, нечеловеческое зло, в образе ада и дьявола.

Первое нашествие Годонов, Хвостатых, на Францию — только детская игра по сравнению со вторым нашествием — Великой войной. Кончилась как будто война, а на самом деле, может быть, продолжается, и кажущийся мир — только перемирие накануне второй войны, величайшей и последней, потому и воевать было бы некому в третьей.

Между старыми и новыми Годонами разница та, что нашествие тех было внешнее, а этих — внутреннее; те были чужие, а эти — свои; те были народом, а эти всемирны, или, говоря о гнусном деле гнусным словом, «интернациональны»; тех были десятки тысяч — горсточка, а этих —

миллионы, и с каждым днем плодятся они и множатся так, что кажется иногда, что скоро совсем не будет цельных людей — французов, немцев, англичан, а все будут только на одну половину людьми, а на другую — «Годонами», «Хвостатыми».

V

Вечная метафизическая сущность новых и старых Годонов одна — безбожие. Но старые — имя Божие хулят, потому что верят во что-то, а новым — и хулить нечего, потому что Бог для них ничто. Только тело народа убивали старые, а новые убивают и тело, и душу.

«Что же это такое, Господи! Неужели же из Франции будет изгнан король и все мы сделаемся англичанами?» — спрашивал с отчаянием и ужасом один француз в 1438 году тогда еще никому почти не известную крестьянскую девушку Жанну. [9] Если слово «король» заменить словом «дух» или «душа», а слово «англичане» — словом «Годоны», то в 1938 году француз, бывший участник Великой войны, мог бы спросить с таким же отчаянием и ужасом маленькую Терезу, «Деву Окопов»: «Что же это такое, Господи! Неужели же из Франции изгнана будет душа, убита и все мы сделаемся Годонами, Хвостатыми?»

9

Jules Etienne Joseph Quicherat. Proc'es de condamnation et de r'ehabilitation de Jeanne d'Arc, dite La Pucelle. Paris: J. Renouard et cie, 1841–1849. II. 436.

«Я изгоню чужеземцев из Франции!» Кто это говорит — св. Жанна в XV веке? Нет, св. Тереза в XIX, когда ни о каких «чужеземцах» во Франции никто и не думает. [10] Старых Годонов соединяет она пророчески с новыми; знает, что губителями Франции, «Безбожниками», Годонами могут быть не только чужие, но и свои.

Желчью меня напоили дети мои:

Бог для них — ничто, — говорит устами Терезы в молитве к Жанне Франция. [11]

Старые Годоны честнее новых. Те говорят: «Война» — и чт'o говорят, то делают; «мир», — говорят эти и готовят вторую всемирную войну.

10

Novissima Verba. 211. — «Je chasserai l'etranger du royaume…».

11

Laudet. 182:

…Mes enfants m'abreuvent de douleurs:

Dieu m'est rien pour eux…

Видимы те, эти незримы. Очень трудно их узнать, а обличить невозможно. Кто посмел бы им сказать в лицо: «Хвостатые», — того засмеяли бы. Только те из Годонов, кто поглупее, все еще прячут «хвосты» под одежду, а умные давно уже поняли, что незачем невидимого прятать, потому что сам Отец лжи спрятал их в свое небытие, переместил из нашей геометрии, земной, в свою, неземную, и только изредка, чтобы подразнить сходящих с ума от ужаса, высовывает кончик хвоста из того мира в этот, как черт Ивана Карамазова. — «Донага раздень его и, наверное, отыщешь хвост, длинный, гладкий, как у датской собаки»… Нет, ничего не отыщешь, кроме голой спины. «Ты не сам по себе, ты — я… и ничего более!» — «По азарту, с каким ты меня отвергаешь, я убеждаюсь, что ты все-таки веришь в меня!» [12]

12

Достоевский. Братья Карамазовы. XI. — Черт. Кошмар Ивана Федоровича.

В том-то и сила Отца лжи, что его как будто нет; что он, по слову Августина, «есть, не есть», est non est. Нынче и добрые католики в него не очень верят. Ходит, гадит между людьми невидимый; ложью подтачивает истину — то, что есть, — тем, чего нет.

VI

Что такое наших дней Годоны, лучше всего можно судить по Анатолю Франсу в книге его: «Жизнь Жанны д'Арк», написанной в те самые дни, когда писал и Шарль Пэги «Таинство любви Жанны д'Арк» и когда умирающей св. Терезе, будущей «Деве Окопов», снился вещий сон о Великой войне.

Франс — такой же чистейший француз, как Рабле и Вольтер, но вместе с тем и Годон чистейший — в родной земле чужеземец,

уже коммунистам, а значит, и Второму и Третьему Интернационалу сочувствующий, мнимо или подлинно — это несущественно для Франса, потому что все в нем мнимо-подлинно: «есть, как бы не есть».

Древних сатиров и фавнов недаром любит он с родственной нежностью: он и сам, как они, двуестественен — полубог, полузверь; в верхней половине тела — француз, человек; в нижней — Годон, Хвостатый.

Надо отдать справедливость гению Франса: первый понял он чудо годоновской незримости, первый обнажился перед всем миром с таким же невинным бесстыдством, как делывал это (о чем рассказывает сам) перед нимфами Булонского леса, где проходившие мимо лесные сторожа, узнавая в нем Академика, Бессмертного, скромно потупляли глаза. То же делает он и в книге о Жанне д'Арк: так же перед Святою Девою обнажается, как перед теми лесными, грешными девами.

VII

«Мнимое безумие Жанны разумнее всей нашей мудрости, потому что это — безумие мучеников — то, без чего люди никогда не создавали ничего великого… Все государства, империи, республики строятся только на жертвах». [13] Это значит: «святая Дева Жанна — святая жертва за Францию». Так говорит человек, француз, а вот что говорит Годон, Хвостатый: «Вечные галлюцинации делали ее неспособной различать истину от лжи». [14] Вечная ложь — «самообман» — одно из ее главных свойств. [15] Все откровения Жанны — «вымысел некий», fictio quaedam, — соглашаются с Франсом, Годовом XIX века, судьи Жанны, отцы Святейшей Инквизиции, Годоны XV века. «Все посланничество Жанны — лишь гордая, пагубная и богохульная ложь». [16] — «Вовсе не Жанна выгнала англичан из Франции; она скорее замедлила освобождение… Все поражения англичан объясняются очень естественно», — заключает Франс. [17]

13

Anatole France. Vie de Jeanne d'Arc. Paris: Calman L'evy, 1908–1909. Vol. I. P. LXV.

14

France. I. P. III.

15

France. I. P. LXY.

16

Proc`es. I. 431, 438.

17

France. I. P. XLIX.

Более стыдлив и осторожен знаменитый врач душевных болезней Жорж Дюма, ставящий в своем ответе Франсу диагноз о «клиническом случае» Жанны: «Если у нее и была истерия, то для того только, чтобы сокровеннейшие чувства ее могли воплотиться в небесных виденьях и голосах… как бы открытая дверь, через которую входит в жизнь ее нечто божественное или то, что она считала божественным, — вот что такое истерия Жанны». [18] В этом-то «или» — весь вопрос; здесь и проходит черта, отделяющая ложь от истины, — то, что «есть, как бы не есть», от того, что действительно есть. Надо сделать выбор между тем и этим. Слишком осторожный ученый Дюма выбора не делает, но за него делает Франс. Книгу свою о Жанне д'Арк кончает он явлением Жанны Ла Ферон, самозванки, второй Девы, более будто бы «святой», чем первая. Эта вторая Жанна, явившаяся в 1449 году, в 1456 году оказывается, к радости всех Годонов, тогдашних и нынешних, в том числе и Франса, наложницей монаха-расстриги, содержательницей дома терпимости, «распутною девкою».

18

France. II. 465.

«Дева-Девка», Pucelle-Putain, — звучит и в смехе Вольтера, как в брани английских ратных людей, Годонов, с Орлеанских окопов. Но и Вольтер двуестественен так же, как Франс. «Девка», — говорит Годон, Хвостатый; «мученица», — говорит человек, француз. «Жанну сожгли на костре, но она имела бы жертвенник в те героические дни, когда люди ставили своим освободителям жертвенники». [19] Надо было бы опять сделать выбор между тем и этим. Но Вольтер его не делает; за него сделает Франс.

19

Voltaire. Essai sur les moeurs. LXXX.