Жар твоих объятий (Отвергнутая)
Шрифт:
— Уходите, — выдохнул он. Затем слегка подтолкнул ее, и она оказалась в коридоре.
Филаделфия онемела от изумления, когда он закрыл дверь у нее перед носом. Чувство нереальности происходящего было настолько сильным, что ей захотелось броситься на эту дверь, бить в нее кулаками и кричать. Однако она даже не осмеливалась дышать.
Ошеломленная и дрожащая, она прислонилась к противоположной стене и закрыла глаза. Ее бросало то в жар, то в холод. Тело ныло от неосуществленных желаний. Только что ее держали в объятиях,
Дождавшись, когда сердцебиение стало нормальным, Филаделфия слепо побрела по коридору и спустилась по лестнице на свой этаж.
Только оказавшись в своей комнате и забравшись в постель, она смогла трезво поразмыслить над тем, что произошло. Она поцеловала Эдуардо Тавареса, и это ей понравилось! Она касалась его голой спины и плеч, чувствовала, как бьется жизнь в его сильном теле. Ее груди еще болели от тесного соприкосновения с его мускулистой грудью. Она должна быть в ужасе от содеянного! В другое время так оно и было бы, но сейчас, все еще охваченная незнакомым чувством, Филаделфия испытывала восторг, смешанный со страхом. В нее словно вдохнули жизнь, и она ощущала ее каждой частичкой своего существа.
Стоило ей закрыть глаза, как она снова ощущала на губах этот поцелуй и даже пыталась воспроизвести его, прижимая к губам подушечки пальцев и представляя себе, что это рот Эдуардо.
Она так и не сказала ему то, что собиралась сказать, но в данный момент это казалось несущественным. Утро вечера мудренее. Лишь одна мысль не давала ей покоя: ее дважды поцеловали за один вечер, и второй поцелуй бесследно уничтожил впечатление от первого.
Когда в дверь библиотеки тихо постучали, Филаделфия выпрямилась в кресле.
— Войдите.
Горничная приоткрыла дверь и просунула голову в щель.
— Акбар спускается к вам, мадемуазель.
— Тres bien (Очень хорошо (фр.).), — ответила Филаделфия с напускным спокойствием.
Для этой встречи она тщательно оделась. Покрой ее платья цвета лаванды был простым: лиф украшал только ряд мелких перламутровых пуговок, доходящих до самого подбородка. Она чувствовала себя подтянутой и сдержанной, не то что прошлым вечером. Она не позволит ему вольностей и надеется, что он поступит так же.
Дверь библиотеки тихо открылась, и на пороге появился Эдуардо. Он был в гриме и при бороде. Замаскированный, он сильно отличался от того человека, в чью комнату она вчера ворвалась, и за это она была ему благодарна. Ей так много нужно было сказать ему, но сейчас слова не шли у нее с языка. Еще вчера она сказала бы ему, как ждала его возвращения, как сильно волновалась за него и за себя. Но произнести все это сегодня было бы глупо и, возможно, безрассудно. Он был так же далек от того человека, в объятиях которого она вчера
Низко поклонившись, он поприветствовал ее по индийскому обычаю:
— Мэм-саиб, я к вашим услугам.
Странная интонация и сама фраза словно провели невидимую границу между ними. Акбар был ее другом, ее опорой, ее слугой. А Эдуардо? Сейчас ей было невыносимо думать об Эдуардо.
— Итак, вы вернулись, — сказала она тем же официальным тоном, что и он. — Почему вы немедленно не явились ко мне?
— Я это сделал.
Он перешел с английского на французский — знак того, что хочет говорить с ней интимно, но она решила не идти у него на поводу.
— Вы должны были предстать передо мной как полагается, — произнесла она по-английски.
— Я так и поступил, но мне не хотелось мешать мэм-саиб.
Филаделфию охватил гнев, так как он переступил намеченную ею черту и сразу перешел к сердечным делам.
— Однако вы пришли, — сказала она укоризненно.
— Я пришел, чтобы увидеть тебя. — Он намеренно перешел на ты, чтобы придать их беседе больше интимности.
Разговор с ним был похож на игру в теннис. На каждый ее вопрос он тут же находил дерзкий ответ.
— Что задержало вас так долго?
— Бизнес.
— Я рада, что вы вернулись живым и невредимым, — сказала она по-английски, но так как ей не терпелось обсудить с ним то, что ее волновало, она перешла на французский: — В городе появился человек, который знает, что я мошенница.
Она думала, что он изменится в лице, но этого не случилось.
— Какой человек?
— Маркиз Д’Эда. Он любимец всего общества Пятой авеню. Как только я увидела его, то сразу поняла, что у меня возникнут проблемы. К примеру, вчера он сказал одной из приятельниц миссис Ормстед, что никогда не слышал о семье де Ронсар.
— Я тоже никогда не слышал о нем. Самонадеянность Эдуардо возмутила ее.
— Разумеется, вы никогда не слышали о нем! Много ли французских аристократов вы знаете?
— Достаточно много, — ответил он с иронией в голосе. — Расскажите мне о нем.
— Я встретила его неделю назад на званом вечере. И с того самого момента он преследует меня.
— Создается впечатление, что за время моего отсутствия вы собрали целую коллекцию воздыхателей.
— А это уж мое дело, — огрызнулась она.
— Вот как? — тихо спросил он.
Она отвернулась от него, в негодовании поджав губы.
— Я не хочу обсуждать с вами вчерашний вечер.
— Тогда, возможно, нам лучше вернуться к вопросу о маркизе. Вы говорите, что он считает вас мошенницей. Почему вы в этом уверены?
— Она так назвал меня только вчера.
— Это было после или до вашего флирта на балконе? Мужчина, которого соблазнила женщина, считает ее своей еще задолго до того, как заявит на нее свои права.
Филаделфия встала.