Жар твоих объятий (Отвергнутая)
Шрифт:
Филаделфия смотрела на женщину с неподдельным восхищением и в то же время была весьма смущена. Это был самый эксцентричный разговор в ее жизни. Однако она не могла не понять, что миссис Ормстед искренне привязана к ней. У нее возникло сильное желание рассказать старой женщине, кто она такая и почему оказалась в Нью-Йорке. Эдуардо был прав, говоря, что миссис Ормстед все поймет, если она объяснит ей, что они деловые партнеры и что на самом деле Акбар — это сеньор Таварес, красивый и богатый бразилец ненамного ее старше. Но так ли это? Желание
Она опустила руку в карман. Как бы она ни сомневалась в необходимости раскрывать их план, она обещала Эдуардо помочь продать колье.
— Мадам Ормстед, вы были очень добры ко мне, и я хочу попросить у вас совета. Не могли бы вы оказать мне еще одну услугу?
— Хорошо, — холодно ответила Хедда. Филаделфия вынула из кармана бриллиантовое колье и серьги и положила их на стол.
— Я должна найти на них покупателя.
— Бриллианты де Ронсар! — удивилась Хедда. — Продать их? Это совершенно невозможно!
— И все же я должна. У меня долги.
— Много долгов? И кому?
Этот шквал вопросов смутил Филаделфию, хотя она давно поняла, что ей не удастся усыпить бдительность миссис Ормстед. Чувство вины вновь охватило ее, и она отвела взгляд.
— Мои личные долги, мадам.
Внезапно Хедда вцепилась Филаделфии в плечи, и та почувствовала сквозь ткань ее острые ногти.
— Что означает этот секрет? — свистящим шепотом вопросила Хедда, вглядываясь в несчастное лицо молодой женщины. — Что бы ни случилось, я помогу вам. У меня влияние и связи.
Филаделфия с удивлением посмотрела на красивое, но уже отмеченное печатью лет лицо собеседницы:
— Почему вы так хотите что-то для меня сделать? Вы ведь совсем меня не знаете.
— И знать не желаю, — резко ответила Хедда. — Чем меньше я знаю, тем лучше, поэтому продолжайте держать меня в неведении. Это связано с Акбаром? Он вас шантажирует?
— Акбар мне не враг, мадам. Поверьте.
Хедда вздохнула и опустилась на стул. Подняв чашку, она с отвращением сделала глоток и поставила ее на блюдце.
— Итак, вы любите его. Я этого боялась. Жаль. — Филаделфия смутилась и посмотрела на лежавшие на столе бриллианты, которые в солнечном свете были похожи на озеро с прозрачной весенней водой.
— Не могли бы вы рекомендовать мне ростовщика, мадам?
Рука Хедды с чайником повисла в воздухе.
— Вы решительно хотите расстаться с драгоценностями?
— Я должна.
— Вопреки фамильной гордости?
— Что такое гордость по сравнению с бедностью, мадам? — Хедда с большим трудом удержалась от язвительного замечания, что Филаделфии не пришлось бы думать о бедности, останься она под ее крышей.
— Хорошо. Я куплю эти бриллианты.
— Нет! — закричала Филаделфия. — Я не позволю вам этого, мадам, после того, что вы для меня сделали.
Взяв в руку колье, Хедда другой рукой поднесла к глазам лорнет, висевший на ленточке на ее шее, и исследовала
— Они настоящие, — наконец объявила она. — Пять тысяч долларов.
— Но, мадам…
— Восемь тысяч.
— Мадам, пожалуйста…
— Десять тысяч, и это мое последнее слово. Соглашайтесь. Лучшую цену вам никто не даст, и особенно ростовщик. Взамен я требую только одну вещь.
— Что угодно, мадам, — ответила Филаделфия, сглотнув ком в горле.
— Я разрешу вам уехать при условии, что, после того как вы уладите свои проблемы, а я рекомендую с этим не тянуть, вы снова предстанете передо мной с полным и подробным отчетом, что на самом деле происходило все эти последние недели. Ваш французский акцент такой же ненадежный, как моя новая водопроводная система.
— Мне нечего вам рассказывать, мадам. Поверьте.
— Я скажу вам то, чего вы больше ни от кого не услышите: если вы любите этого человека, то откройтесь ему. Моложе он не станет, но каждый мужчина — язычник он или нет — чувствует себя молодым, если сам о себе так думает.
К удивлению Хедды, лицо Филаделфии внезапно осунулось, а на глаза навернулись слезы.
— Вы ошибаетесь, мадам, — сказала она, — я не люблю его.
Хедда не произнесла ни единого слова, когда Филаделфия повернулась и вышла из комнаты. Если она сама еще не осознала, какое чувство питает к своему слуге, что толку говорить об этом. Однако ей жаль расставаться с девушкой, которая не знает, какая драма ждет ее впереди.
Хедда взяла бриллианты и приложила их к своей груди. Этот огромный дом снова станет пустым, и лишь маленькая старая женщина будет заполнять его пустоту.
Эдуардо устроился поудобнее на кожаном сиденье кареты, когда та выехала с каретного двора маленькой гостиницы, расположенной на расстоянии в полдня езды к северу от города. Вместо того чтобы выехать на главную дорогу, кучер направил лошадей вдоль лесной полосы, тянувшейся по берегу реки.
Слева за деревьями Эдуардо видел широкую ленту реки Гудзон, ярко сверкавшую в лучах полуденного солнца. В пятидесяти ярдах от берега медленно плыл парусник, подгоняемый легким ветром. Вид за окном привел Эдуардо в хорошее расположение духа. День для путешествия был отличным: теплый, но со свежим ветерком, солнечный, но не слепящий. Это был тот самый день, когда человек радуется простым удовольствиям, жизни и тому, что он не один.
— Куда мы едем?
Голос Филаделфии прервал его размышления, и он с улыбкой повернулся к ней.
— Горячие деньки в Саратоге начнутся только в августе, а пока, я думаю, мы можем насладиться отдыхом в долине Гудзон-Ривер и спланировать там наш новый маскарад. Я арендовал для нас дом.
— Мы будем там совсем одни?
Прежде чем ответить, Эдуардо поджал губы, стараясь скрыть удивление, затем весело заметил:
— А кого бы вам хотелось видеть, сеньорита?
— О! — только и могла произнести Филаделфия.