Жара (Отель «Ambassador»)

Степанычев Виктор

Веклемишев был слишком опытен, чтобы не найти брешь в защите, да и в целом – в технике боя Лагумы. Парень работал великолепно, без особого труда и вполне естественно меняя стили, контролируя темп схватки и ее изменчивый ход. Можно было отметить, что и удар он держит крепко, и реакция – более чем в порядке. Великолепный турнирный боец! Но не воин!

Окружающая арену толпа не бесновалась и не орала, как это было во время схватки Вадима с Мекебой. Но наблюдала за боем с не меньшим вниманием. Зрелищность костюмированной драки уступила место наслаждению высоким мастерством бойцов. Естественно,

зрители были на стороне Лагумы и в первую очередь подбадривали его, но и в адрес белого чужака после красиво проведенной атаки или приема летели возгласы одобрения.

Похоже, представление удалось. Вот только Веклемишеву от этого было ни холодно ни жарко, хотя второе более подходило по погоде: испарина уже холодила тело под слабым ветерком, обдувающим арену. Париться на утеху зрителям в планы Вадима не входило, поэтому он решил, что и второго участника спектакля пора отправлять со сцены за кулисы.

Восстановив дыхание, Веклемишев шагнул к Лагуме. Черный боец легкими прыжками, явно красуясь, поменял стойку с правой на левостороннюю, а затем вернулся в исходное состояние.

Громкий окрик с трона стер улыбку с лица молодого зулуса.

Мамба-Шаку, похоже, понял серьезность ситуации и постарался привести Лагуму в боевое состояние.

Жаль, конечно, но моральная поддержка юноши «великим и ужасным» положительного результата не принесла. Вне всякого сомнения, Лагума старался изо всех сил, однако опыт и профессионализм своего противника он не оценил в должной мере.

Вадим стремительно метнулся к ногам парня.

Лагума, надо отдать должное, уловил-таки момент начала броска противника к нему, однако противостоять атаке не смог. Слишком мало ему отводилось времени на то, чтобы среагировать на угрозу и попытаться что-то изменить. Мозг выдал сигнал, но мышцы не успели сократиться…

Нелепо вскинув ноги, молодой зулус рухнул на подсекшего его Веклемишева. Он был готов немедленно вскочить на ноги и продолжить схватку, и даже попытался это сделать, однако почувствовал, что его будто сковали тиски. Любое, самое незначительное движение вызывало резкую боль. Но это были не тиски, а руки и ноги Веклемишева, надежно спеленавшие Лагуму. Одна рука удерживала его руку на изломе в локтевом суставе, вторая – жестко фиксировала шею в готовности перекрыть дыхание и сонную артерию, поясница и таз покоились в цепких клещах ног соперника.

Лишь ноги Лагумы были относительно свободными, и он решил использовать этот шанс, чтобы вырваться из крепких объятий белого бойца. Сдерживая крик, на грани потери сознания от боли, сильным рывком он изогнулся и рванулся из последних сил вверх, в отчаянном «татинагаре». Соперник без труда удержал его, рука, сдавливающая его шею чуть сдвинулась и усилила нажим. Это было последнее, что почувствовал Лагума, теряя сознание…

Глава 10. Старый друг лучше новых двух

Спихнув с себя недвижное ватное тело молодого зулуса, Веклемишев встал. Траурного оцепенения зрителей, подобного тому, в которое вылился финал первой схватки, не случилось. Толпа, окружающая арену, наградила Вадима аплодисментами и нестройными одобрительными криками. Похоже, крайний

шовинизм уступил место уважению мастерству белого бойца.

Веклемишев принял знаки внимания без особой радости. Его более заботили собственные брюки, которые в настоящий момент настраивали их хозяина на откровенное уныние. Левая штанина, порванная по шву от лодыжки до середины бедра, колени, обильно перепачканные в красноватой глине, глаз не радовали, хотя, надо отметить, и крайнего отчаяния не вызывали. За все это безобразие было кому ответить.

Оглянувшись на трон, Вадим увидел, что Мамба-Шаку привстал и тревожно и озабоченно наблюдает за суетой, образовавшейся вокруг поверженного Лагумы. А там происходило то же самое, что творилось после боя с «могучим» Мекебой. Двое черных охранников в цивильном, похлопав молодого зулуса по щекам, в результате чего тот издал жалостное кряхтение, говорящее о том, что больной скорее жив, чем мертв, подхватили его под руки и потащили к балагану.

Тревожное выражение медленно сползло с лица Мамба-Шаку, он опустился на трон и царственно выпрямил спину. Зулейки усердно зашевелили опахалами. Окинув взглядом зрителей, вождь покосился на глашатая, стоящего по его правую руку, и милостиво ему кивнул.

– Третья схватка! – выступив на арену, прокричал ряженый распорядитель. – Бесстрашный Лобенгула выступит против белого воина…

Глашатай торжественно указал на балаган, из дверей которого уже выдвинулся очередной боец. Высокий крепкий негр без национальных одежд, в одних белых свободных брюках, поднял руки над головой в знак приветствия. Зрители оживленно загудели и зааплодировали. Похоже, «бесстрашный» Лобенгула был им хорошо знаком. Опять в толпе над головами задергались руки с зажатыми в них купюрами – тотализатор включился в работу.

Вадим безразлично оглядел соперника под номером три и неожиданно для всех заложил пальцы в рот и оглушительно по-хулигански свистнул. Выждав несколько секунд, повторил свист, чтобы привлечь внимание особо непонятливых. Взоры толпы, затихшей от странной выходки белого бойца, обратились в его сторону. Он стоял, уперев руки в бока, и, в свою очередь, исподлобья рассматривал недоумевающих зрителей.

– Я не буду драться с Лобенгулой! – хрипло выкрикнул Веклемишев.

Слова Вадима не сразу дошли до сознания черных болельщиков. А когда наконец добрались, оглушительный презрительный рев и свист были ответом на его заявление. Он минуту с каменным лицом стоял под градом насмешек, летящих к нему со всех сторон. А потом резко взметнул руку вверх, призывая зрителей к вниманию.

– Я не буду драться с бесстрашным Лобенгулой, – твердо повторил Веклемишев и, покрывая вновь поднимающуюся волну неодобрительного шума, выкинул руку в сторону трона и прокричал: – Я буду драться с Мамба-Шаку!

Вполне может быть, что произнесенную им фразу на английском языке с великолепным йоркширским произношением кто-то из черных болельщиков с окраины Йоханнесбурга не разобрал, но его жест был понятен каждому. В одно мгновение на арене и вокруг нее воцарилась звенящая в ушах тишина. Лишь откуда-то из-за хижин доносился плач ребенка, да уж совсем издалека – едва слышимый птичий гомон.