Жара в Аномо
Шрифт:
Оба прекрасно понимали это обоюдное стремление и охотно, хотя и немногословно, рассказали о себе. Правда, Матье не выходил за пределы воспоминаний лишь о нефтепромыслах и знакомой ему буровой технике, о качестве и достоинствах нефти и газа в тех или иных краях.
Узнав, откуда он родом, Корин заметил: -
— Фамилия у тебя французская. Когда нам о тебе сказали впервые, я, признаться, подумал: привезут этакого развеселенького франта. Хотя имя явно не с Сены.
— В Штатах винегрет, а не нация, —
— У вас тоже, я слышал, живут вместе самые разные, это так?
— У нас союз разных национальных республик, тебе не говорили в школе?
— Школа? Ты бы еще вспомнил эмбриональный период.
— Что же ты сердишься, чудак-человек?
— Ты мне скажи, — Ник прищурился, — ты русский, всю жизнь в своей России, а язык знаешь почему? Оч-чень, знаешь ли, забавно получается. Кувалду не проведешь, приятель, россказнями про всю жизнь в России. Я стреляный, сразу прикинул, что к чему.
— Что же ты прикинул? — сдерживая смех, спросил Борис.
— А то, что мой русский шеф знает в чужом языке столько слов, сколько и сам я не знаю, и складывает их так, будто профессор в колледже. Акцент не имеет значения, я, случалась необходимость, тоже шалил акцентом. И еще я прикинул, что второй русский знает слов поменьше, зато швыряется ими легко и почти без акцента. Нет, Ника Матье не проведешь. Но запомни, меня это не касается, ничего я такого не говорил и не собираюсь копаться в этом. Мне — мое. Будь спокоен. У меня кредо — лишнего не болтать, о чем бы ни сообразил, чего бы ни пронюхал. Не совать нос, если не бьют по мне.
Борис даже ключ уронил, так рассмеялся.
Он смеялся так искренне и заразительно, что все, кто находился поблизости, оборачивались на него и невольно улыбались, хотя и не понимали, чем мог развеселить новенький обычно собранного и серьезного во время работы обермастера.
Откровенный, безыскусный смех Корина озадачил, смутил Ника Матье, который был уверен, что тот отнюдь не развеселился от его доверительного высказывания.
Но Матье не хотел разочаровываться в своих каких-то таинственных и многозначительных предположениях. Он не сдавался, спросил, подавляя ярость:
— Так как же насчет языка?
— Очень просто, — все еще смеясь, ответил Корин. — Сергей Гринюк живет и работает здесь уже четыре года. Он у нас с золотыми руками, строил и больницу, и электростанцию реконструировал, теперь, как видишь, с нами, на дизелях.
— Я о тебе.
— Ну а я, представь, школу и заочный горный помню с благодарностью. Да и перед отъездом сюда, конечно, пришлось заново поштудировать. До профессора очень далеко, но за комплимент все-таки спасибо!
— Нет, я стреляный, — не слишком уверенно буркнул Ник. И спустя время: — Вы что же,
— Почему? Поможем им добраться до пласта и скорее домой. Домой тянет, только и мечтаем с Серегой. — Борис помолчал немного, задумавшись. — Как можно не хотеть домой, брат; дом — он родней родного, единственный…
— Это точно, — сказал Матье и тоже подумал о чем-то своем, мрачный, поникший, будто услышал только что печальную весть.
С полчаса они не разговаривали, только пыхтели-покрякивали, устанавливали "ребра" насосного блока. Изогнутые трубы были горячие, как песок под ногами, голой рукой не возьмешь.
Наконец Ник сказал:
— Ничего не знаю гнусней пустыни, пожевал я песка на своем веку.
— Однажды мне попалась на глаза интересная статья в каком-то журнале, — отозвался Корин, — об эксперименте в пустыне. Довольно подробная, живо написанная корреспонденция из Дамаска. С комментариями и фотоснимками.
— Я был в Дамаске, ни черта особенного.
— Погоди. Ученые предложили для сохранения влаги в почве на юге Аравийского полуострова уложить на глубине около метра трехмиллиметровый слой асфальта.
— Пустая трата бешеных денег, — сказал Ник и сплюнул.
— Опыт пока проводят на небольшой площади. Представь, если он даст обнадеживающие результаты, многие тысячи гектаров бесплодной почвы можно будет превратить в зеленые пастбища.
— Пустыня сожрет кого хочешь вместе со всеми экспериментами. Меня воротит от всех этих бредовых затей.
— Напрасно, — сказал Борис, — когда-то и мечту о полете в космос кое-кто считал бредовой. Космос, не плешинка песка на махонькой нашей планете.
Ник махнул рукой, полез в нагрудный карман, вынул горсть костяшек и протянул Корину со словами:
— Пока они не превратили наше пекло в цветущий оазис, будем бороться с пустыней старым, испытанным средством бывалых людей.
— Что это?
— Персиковые косточки. Держи во рту, спасает от жары и жажды.
— Впервые слышу. Ты не шутишь?
— Нисколько.
— Похвальная предусмотрительность. Спасибо.
— Старая привычка, — улыбнулся Ник, — приучили в "Тексако Галф". Там были ребята стреляные куда больше, чем Матье.
— Слыхали, — сказал Борис, — консорциум известный.
— Нефтяная банда первый сорт.
— Ты работал на них?
— Вроде этого.
— Ну и как?
— Да уж поднабрался кой-чего, — Ник снова ухмыльнулся, — вот косточками могу притупить жажду, чтобы не пить без конца. Лишняя вода в такую погодку — большой вред, верно?
— И много у тебя припасено?
— Как только услыхал, что подадимся в Аномо, мигом слетал за ними в город. Помнишь?
— Ты из лагеря, а к тебе гость на "джипе". Жалел, что не застал твою замечательную личность.