Жаркие горы
Шрифт:
— Ну, ну, капитан! Опять вы в крайности. Лучше расскажите, что вы добавили в наградную систему от себя.
— Общественное мнение, товарищ майор. После одного боя собрал роту. Говорю: работали хорошо все. Даже затрудняюсь выделить лучших. Но они есть. Вот прошу в каждом взводе назвать наиболее достойных. Причем первый, кого назовете, получит высшую награду. Второй — поменьше. Смотрю, молчат.
— Вот видите, — не без иронии заметил Полудолин. — Такое решение принимать непросто. И себя обидеть не хочется. И
— Не надо, товарищ майор, — сказал Ванин, — несолидно это. Молчали люди оттого, что не привыкли к подобным вопросам. Тогда я попросил офицеров уйти вместе со мной. И предупредил, что солдатский суд будет для меня решающим. Через полчаса мне доложили решение. И вот, скажу, лейтенант Максимов из своего взвода назвал лучших: сержант Синяков, рядовые Васяев и Кольцов. Взвод, посовещавшись, назвал Синякова, Кольцова и Васяева.
— Что же вы доказали? — спросил Полудолин. — По-моему, ничего. Лишний раз стало ясно — хороший командир сам в состоянии рассудить справедливо, кому награды положены.
— Я ничего не доказывал. Просто у меня солдаты знают — их мнение чего-то стоит для командира. И петому на ваш вопрос о Синякове я отвечаю твердо: его не только я — его рота дважды выше других ставила. Кто еще таким может похвастаться?..
Вечером, когда в небе зажглись звезды, Полудолин прошел к солдатскому костру. Под самой крепостной стеной, под сварным железным навесом, прикрывавшим пламя, разрешалось разжигать огонь. Трудно объяснить почему, но в вечернее время он с неодолимой силой притягивает людей. На лавочках вокруг очага сидело человек двадцать.
— Не, братва, — рассуждал солдат, сидевший спиной к майору, — как ни убеждайте, а баба и женщина — это разные понятия. Лично мне в жены только женщина подходит.
— Все ясно, — сказал Полудолин с улыбкой, подойдя поближе. — Тема знакомая. Можно присесть?
Солдаты сдвинулись, освободив место. Майор втиснулся между ними.
— Значит, все о ней?
— О ей, — засмеялись солдаты, и все замолчали.
— Тогда продолжайте. Дело житейское. Никогда и никуда от ёй нам не уйти.
— Вы так думаете? — откликнулся высоким чистым тенорком белокурый солдат.
Полудолин поначалу хотел спросить его фамилию, но вдруг подумал, что это сразу придаст беседе ненужную официальность.
— Почему — думаю? — ответил он. — Знаю точно. Да вы сами-то женаты?
— Нет, — ответил солдат весело. — Обошелся и рад тому. Подобную роскошь только после службы можно себе позволить.
— Не верите в женскую верность?
— Взаимно, товарищ майор. Как они не верят в нашу, в солдатскую. И между прочим, правильно делают. За два года у ребят мозги ох как перекручиваются! Взгляды на мир меняются.
— И в какую же сторону? — поинтересовался Полудолин.
— Чаще всего в обратную, —
— Не совсем ясно, что значит «в обратную»?
— Очень просто, товарищ майор. За всю Читу утверждать не стану, скажу о себе лично. Что мне до Афгана нравилось в девчатах? Джинсочки в обтяжечку. Блузочка прозрачная. Чтобы здесь и здесь побольше, — солдат выразительно показал руками, где именно, — а здесь, — он стукнул себя по макушке, — поменьше. Казалось, на кой бес девчонке ум, серьезность? Веселость и легкость — вот главное в хорошей подруге. Серьезности и без нее хватает…
— Верно Шильников трактует? — обратился Полудолин к солдатам, пытаясь привлечь их к разговору.
— Точно, — первым отозвался белокурый.
И тут Полудолин вспомнил его фамилию — Моторин. Гранатометчик из роты Уханова.
— Излагает Шило, как пишет, — выдал кто-то свою оценку Шильникову из-за спины майора.
Полудолин отметил, что его появление у костра не прошло незамеченным. Сюда сразу подтянулись еще человек десять. Видимо, было интересно приглядеться к новому замполиту, услыхать его голос, понять, что он собой представляет.
— А теперь что же? — спросил Шильникова майор. — В какую сторону ваши взгляды повернулись?
— Я уже сказал, — ответил солдат, — в обратную. Раньше мать говорила: главное в человеке — душа. А ее слова отлетали. Слушать слушал, а думал свое. Потом вот на Афган попал. Два рейда, товарищ майор, обучили как в университете за пять лет. Поглядел на всю забитость и нищету вокруг. На кровавую жестокость, с какой душманы стараются удержать людей в состоянии бараньего стада. И мир уже выглядит для меня по-иному.
— А я, товарищ майор, — выставился вновь Моторин, — по другой причине к женитьбе не поспешал.
— По какой же?
— Просто в силу оценки реальной обстановки. Есть у меня дома одна. Только как ей можно довериться? Представьте, она там — я здесь. Мне еще год служить. А ей дома по нынешним меркам — год за два. Вокруг в городе столько соблазнов. Как в квартире усидеть? Сдуреешь! Пойдет на танцы — раз. В Дом культуры — два. В дискотеку — три. В кафе или там в молочный бар — четыре. Найдется какой-нибудь плясун и любитель молочных коктейлей больше, чем я. Как пить дать уведет!
— Умудренно рассуждаете, — сказал Полудолин, — будто старик какой.
— Просто у меня характер современный, — ответил Моторин. — В духе электронного века.
— А я на все проще смотрю, товарищ майор, — вступил в разговор вертлявый остроносый ефрейтор. — Сейчас продолжительность жизни растянулась на такой срок, что одной любви человеку мало.
Полудолин напряг память и вспомнил уже слышанную фамилию — Лаптев.
— А вы уже любили? — спросил он, не сдерживая насмешливости.