Жаркий сезон
Шрифт:
— Имейте в виду, что Морис вас дурачит. Сегодня утром он меня разбудил, чтобы я послушала кукушку.
В голосе Терезы звучит нехарактерная резкость, различимая только для Мориса и Полины. Морис пропускает ее мимо ушей. Полина отмечает это про себя.
— Ой, Морис, ну ты и жулик! — восклицает Кэрол.
Морис ухмыляется, ни капельки не смущенный. Отпивает еще вина, оглядывает сидящих за столом:
— Все готовы ехать завтра в замок Брэдли?
— Конечно! — отвечает Кэрол. — Там должно быть потрясающе. А мы сможем попасть на средневековый пир?
— Нет, он только вечером по субботам. Придется довольствоваться «Прогулкой с Робин Гудом». Выезжаем в десять, Полина?
— Нет, спасибо. — Полина встает. — Прошу меня извинить, но я наметила на завтра другие дела. А сейчас
За дверью она на мгновение останавливается. Ночь ясная, над холмом висит молодой месяц — невесомый, словно клочок бумаги. Небо иссиня-черное, только кое-где оранжевое зарево на горизонте отмечает ближайшие населенные пункты. «Дали» стоят посреди черной массы полей, из их окон льется уютный свет. Полина уходит в дом и запирает дверь.
Когда она приезжала сюда на выходные и праздники, то немного боялась оставаться одна в безлюдном месте. Однако за все время воры забрались в «Дали» только однажды, и то когда Полины не было дома, — стащили газонокосилку из сарая. Возможно, грабителей отпугивает установленная на виду сигнализация, связывающая «Дали» с полицейским участком. Полицейские сказали, что газонокосилку наверняка умыкнули местные подростки. Сарай теперь стоит на замке.
Сигнализация часто удивляет гостей, приехавших из большого города. «Как, здесь?» — недоумевают они, оглядывая буколический пейзаж. Все почему-то уверены, что тишина, царящая в этой местности, отражает низкий уровень криминальной активности, и худшее преступление в здешних краях — кража яблок с дерева, которую расследует увалень-полицейский на велосипеде. Для них сельская местность по-прежнему существует во временном коконе — блаженная нирвана вечного лета, где отдыхающие в шортах перекусывают у стога под синим небом и пухлыми белыми облачками с рекламного плаката «Шелл».
Морис, разумеется, ехидно высмеивает такие ностальгические фантазии. Впрочем, они интересны ему как пример мифологии, насаждаемой в коммерческих целях. Полину занимает разница между воображаемым и действительным — может быть, больше заметная для тех, кто сам перебрался сюда, поддавшись подобным ошибочным представлениям. В сельской местности испокон веков творятся жестокости: птиц и зверей убивают из ружей, травят собаками, выкапывают из нор, рвут в клочья. Сельская местность верна традициям, и охота — древнейшая из них. Можно, конечно, радоваться, что бродяги теперь не умирают в канавах, а внебрачных младенцев не подбрасывают к церковным дверям. Бесчеловечность по-прежнему процветает, но, по крайней мере, самые вопиющие ее проявления несколько смягчены. Даже у несчастных лис и барсуков есть свои защитники в парламенте.
Субботними вечерами местная молодежь отправляется дебоширить в уютный исторический центр Хэдбери («Дом № 14 по Хай-стрит, ныне помещение "Беркли-банка", выстроен в середине восемнадцатого столетия, с очаровательным портиком; "Корабельный паб" конца семнадцатого века со старинными оконными переплетами и лепниной…» (Н. Певзнер, «Описание английских зданий в 46 томах»)). Обычно они швыряют банки из-под пива в витрины и бьют окна в машинах. В прошлом месяце компания юнцов принялась крушить молотком фасад супермаркета, и шестидесятиоднолетний горожанин попытался их остановить. Его избили до полусмерти, и он до сих пор в больнице с проломленным черепом и множественными тяжелыми травмами.
Полина читает подобные сообщения в местной газете, где они соседствуют с заметками о школьных утренниках и обсуждением планируемой застройки. Рядом с фотографией улыбающейся малышни в бассейне-лягушатнике, подаренном городу клубом «Ротари», другой снимок: груды покореженного металла после очередного массового ДТП на шоссе, идущем через долину — через ту самую долину пшеничных полей и живописных холмов, где стоят «Дали». Шоссе старое, двухполосное, слишком узкое для нынешнего оживленного движения. По нему идет поток машин из Бирмингема и Ковентри. Местные фермеры вроде Чонди разъезжают по своим хозяйствам, Полина ездит в Хэдбери за покупками. Проплывают туристические автобусы в Стратфорд. Пассажиры, дышащие кондиционированным воздухом за тонированными стеклами, смотрят с высоты своих сидений — что они видят? Сельские красоты?
Полине случалось жить в самых разных местах, и ни одно из них она не считает своим. В отличие от большинства местных жителей, у нее нет характерного выговора, по которому узнают уроженцев тех или иных графств. Она выросла на южном побережье, в Уэртинге, где у ее отца была медицинская практика, а дальше начались бесконечные переезды. Университет на севере. Работа в Манчестере. Потом появился Гарри, и они вместе снова перебрались на юг, в исторический городок, гордящийся своим кафедральным собором. Там как раз открылся новый университет, в котором Гарри был восходящей звездой. Гарри выбрал нужную профессию в нужное время. Университетский преподаватель был теперь не респектабельный и невыносимо скучный педант, а блистательный молодой ученый, любимец СМИ, герой телевизионных дискуссий и автор смелых статей в воскресных газетах. Модно стало учиться, а не просто отбывать время за студенческой скамьей. И Гарри использовал новые возможности сполна. Он был нарасхват. Его курс популярной истории оказался созвучен духу времени. О нем прослышали американцы, и его пригласили на семестр в Гарвард, потом на конференцию в Калифорнию. Он жонглировал приглашениями и стремительно взбирался по карьерной лестнице. Лектор, доцент, профессор в тридцать восемь лет.
И всякий раз Полине приходилось паковать вещи и срываться с насиженного места, менять зеленое предместье на городской центр или наоборот. Одни дома она любила больше других, но не прикипала душой к цементу и кирпичам. Теперь она живет то в «Далях», то в лондонской квартире; ей одинаково хорошо работается и там и там.
Она думает обо всем этом, лежа на кровати в ожидании сна, немного взвинченная вином и разговорами. Думает о той архаичной скорлупе, в которой заключена, о каменных стенах, переходящих из века в век, о людях, которые вот так же лежали в этой комнате, приманивая сон, или, скорее, проваливались в него после целого дня тяжелой работы. Полночь, мысли никак не улягутся, они заняты уже не местом и людьми, но какой-то безотчетной тревогой. Полина зажигает ночник, и его теплый приглушенный свет наполняет спальню. Включает радио: диктор говорит о событиях в Индии, в Соединенных Штатах, на Филиппинах. Здесь, в «Далях», весь мир перед ней как на ладони. Полина ощущает его — огромные темные пространства и светлые пятнышки городов, и все они говорят, говорят, говорят…
Когда-то, в прошлой жизни, они с Гарри проехали все Соединенные Штаты от побережья до побережья. По тогдашним впечатлениям это длилось несколько недель, теперь сжато до противоречивых ощущений физической близости и необозримости простора. Бескрайний горизонт и нескончаемая дорога, которая исчезала под капотом машины и вновь возникала в зеркале заднего вида. Сама машина — дутой формы, с «плавниками» на задних крыльях — экзотическое чудовище. Леса Новой Англии, поля размером с английское графство, каньоны, горы. Лица и голоса людей в мотелях и на заправках. Радио в машине было единственной ниточкой, связывающей Гарри и Полину с удивительной и загадочной страной, через которую они ехали. Оно час за часом пело и разговаривало разными голосами, несуразными, чужими, далекими. Им обоим казалось, что они попали на другую планету. Полине было двадцать два, Гарри — на год больше. Он работал над диссертацией, готовясь к новым свершениям и победам. Каждую ночь они падали на постель в грязном мотеле и занимались сексом как сумасшедшие. Полина просыпалась с душным рассветом на влажных, сбитых простынях и слушала птичий гомон за окном. Как-то в Колорадо Гарри сказал:
— Ну что, осенью поженимся? — Он курил посткоитальную сигарету, его рука дружески лежала на Полинином лобке. — Я влюблен в эту страну, — продолжал он. — Когда-нибудь обязательно переберусь сюда навсегда.
Полина выключает новости на «Радио-4» и отрезает себя от мира. Теперь с нею только ночные звуки — гул самолетов, шелест ветра в старых яблонях. Она препоручает Гарри еще одной ночи в Колорадо, более тридцати лет назад. В соседней части коттеджа хлопает дверь — кому-то еще не спится.