Жасмин
Шрифт:
Я застонала, захлопнула книжицу и провела рукой по волосам. Я была уверена, что лебединая песня где-то там внизу, в катакомбах, но отправиться искать её будет означать... что мне придется спуститься с другими посетителями, а потом найти какой-нибудь укромный уголок и спрятаться там, пока все не уйдут, а катакомбы не запрут на ночь. А потом ждать, надеясь, что лебединая песня позовет меня, потому что она может быть где угодно, и без помощи мне не найти её в тех лабиринтах. Кроме того, если я её все же найду, мне придется просидеть там всю ночь, потому что двери будут заперты. Я должна буду дождаться первых туристов, которые появятся только с
Но какой был смысл на этом зацикливаться. Сделать это было необходимо, и я просто постараюсь не думать об этом. А сегодня нужно было хорошенько отдохнуть и выспаться, потому что завтра мне, скорее всего, не представилась бы подобная возможность. Но перед сном мне нужно было расслабиться, поэтому я потянулась к своей скрипке. На какое-то мгновение меня охватила паника, когда я не обнаружила скрипичного футляра. И я завертела головой по сторонам в его поисках, а потом вспомнила причину его отсутствия и сглотнула ком, застрявший в горле. Что же делать? Мне нужен был мой инструмент. Он помогал мне справляться с последствиями тяжелых дней. А в этом чертовом путешествии каждый день был чертовски сложным. Музыка и привычное ощущение скрипки под подбородком успокоили бы меня. Мне пришлось глубоко дышать, чтобы замедлить внезапное тревожное биение сердца, и вытереть холодный пот, выступивший на лбу.
У меня была ломка. Мне не хватало скрипки. Наверное, такие ощущения испытывает алкоголик, когда не может опохмелиться. Правая рука чесалась, ей не хватало смычка, а левой — инструмента. Мне нужна была музыка, и успокаивающее скольжение смычка по струнам, запах канифоли в воздухе...
В отчаянии я просто закрыла глаза, подняла руки и сыграла несуществующим смычком на несуществующей скрипке мелодию, которую знала наизусть. Когда я «доигрывала» пьесу, то уже почти чувствовала, что моя скрипка вновь у меня под подбородком, и я прижимаю пальцами струны. Но стоило мне открыть глаза, как волшебство исчезло. Моя настоящая электроскрипка была разбита Беном на мелкие кусочки в Германии, а её жалкие остатки спрятаны у меня в чемодане.
Я старалась не смотреть на них, пока вынимала из чемодана пижаму и зубную щетку, а когда легла в постель, спустя несколько минут, то натянула на голову одеяло и постаралась отключиться.
Я проспала весь следующий день. Мне хотелось встать отдохнувшей, и потому я оттягивала, насколько это было возможно, спуск в катакомбы. Ведь зайдя внутрь, я собиралась пробыть там до утра, и мне бы не хотелось пробыть там дольше необходимого. Катакомбы был открыты до пяти, но последних посетителей впускали в четыре.
Итак, без пяти минут четыре я вошла в безобидное маленькое здание в конце дороги, откуда ушла прошлой ночью, и купила билет. Утро я провела в магазинах, покупая все, что, как я думала, мне потребуется, и еще помогло бы меня замаскировать. Я в очередной раз прокляла свою внешность, из-за которой не могла смешаться с толпой. Будь он не ладен, этот альбинизм. С такими льняными волосами да бледной кожей, я была у всех на виду. Персонал вполне может меня запомнить, а рисковать мне нельзя. Поэтому я надела бейсболку, натянув её как можно ниже, а волосы заправила в джемпер.
Я надела перчатки, чтобы скрыть руки, и подняла воротник пальто, чтобы практически полностью скрыть лицо. Если бы на улице было тепло, мой вид наверняка
Я купила билет у довольно угрюмого на вид мужчины, сидящего за столом, и пошла вниз по нескончаемой лестнице. Чем глубже я спускалась, тем сильнее менялся воздух — он становился старше, холоднее, неподвижнее. Наконец я добралась до подножия и очутилась в ярко освещенном помещении с фотографиями на стенах и информационным табло для туристов.
Ну да, разумно было сначала почитать что к чему, прежде чем слепо бросаться в омут с головой. Поэтому я осталась и прочла всю информацию, что там имелась. Там, конечно же, было то, что я и так знала: основные исторические сведения, который я почерпнула из путеводителя. Но еще я узнала, что подземная сеть лабиринтов находилась так глубоко под землей, что её пришлось укрепить, дабы она оставалась безопасной для посещений.
Я покинула это помещение и вышла в слабо освещенный коридор. Он был узким, длинным и казался бесконечным. Под ногами хрустел гравий, а стены по обе стороны были влажными. Я думала, что будет душно, но воздух оказался прохладным и чуть сырым.
Ни единого признака костей. Да и живых-то людей не наблюдалось, кстати. Если бы коридор не был единственным выходом из той комнаты, я бы подумала, что куда-то не туда иду.
Тишина немного угнетала, и подземный полумрак не внушал оптимизма. Я напряженно вглядывалась во тьму, мне все казалось, что там что-то шевелится. Время от времени мне попадались ворота в стене, через которые я видела маленькие кельи, большинство из которых были завалены обрушившейся породой. Я подняла взгляд на низкий потолок и постаралась не думать о том, что будет, если он рухнет.
Наверное, я пересекла половину Парижа, прежде чем добралась до входа в склеп. И там я, к своему облегчению, впервые столкнулась с другими людьми. А тот факт, что они не видели в катакомбах ничего, кроме странной и жутковатой достопримечательности, помог мне немного расслабиться. Я старалась не думать, во что превратится это место, когда я останусь торчать тут одна на ночь, а все туристы уйдут веселиться в рестораны и бары. Я снова ощутила прилив гнева на Лиама за то, что он меня оставил, и мне пришлось самой проходить через все это. Но гнев был лучше и продуктивнее скорби. Так что, в каком-то смысле, я почувствовала себя увереннее.
Освещение здесь улучшилось, и мне хорошо был виден вход в склеп, по обе стороны которого стояли два каменных столба. Поверх них лежала перекладина, а на ней я прочла следующее: «Arr^ete! C’est ici l’empire de la mort» — «Остановись, ибо дальше царство смерти».
Даже оставаясь снаружи, я могла разглядеть сплошную стену костей, сложенную от пола до потолка. Я вошла внутрь с другими туристами.
Воздух пах пылью, сыростью и столетиями. Меня ошеломило количество костей. Зал за залом были полны ими. Хоть дорожка и была довольно широкой, чтобы по ней можно было спокойно пройти, но стоило лишь мне раскинуть руки, как мои пальцы легко коснулись бы костей. Больше всего меня поразила организация этого места. Я прочла, что когда они только-только были сюда привезены в 1810 году, то черепа и длинные кости аккуратно сложили, а остальное свалили как попало за ними. Но после кто-то решил, что так не годится, и нужно кости рассортировать. Черепа были поставлены вместе, часто аккуратными рядами, а иногда и в форме креста или даже чего-то, напоминающего по виду бочку.