Жасминовый дым
Шрифт:
А рядом уже готовили младенцев – распелёнывали, успокаивали, осторожно передавали в руки батюшки. Отец Михаил окунал их, орущих, в сверкающую серебряную чашу под мощное звучание тропаря, исполняемого пожилым седобородым дьяконом. Его бархатистый бас, пропитанный чувством победного, долгими годами чаемого и, наконец, сбывшегося торжества, щедро растекался под низкими сводами.
Возле ступенек, ведущих вниз, в купель, облицованную узорчатой плиткой, ждали своей очереди взрослые, закутанные в белые простыни, с лицами, тронутыми детским выражением ожидания праздника. Это для них зазвучали слова тропаря: «Ризу мне подашь светлу, одеяйся светом яко ризою…» Они не отворачивались, а лишь улыбчиво щурились, когда отец Михаил,
По возбуждённому лицу нашего оператора, не опускавшего с плеча тяжёлой камеры, по тому, с какой быстротой он выхватывал из происходящего наиболее выразительные куски, я понял: съёмка удалась. В конце мы даже попытались, с разрешения отца Михаила, поговорить с новокрещёными, и я удивился тому, с какой открытостью, не боясь камеры, они, ещё не остывшие от пережитого, отвечали на мои вопросы.
Один ответ мне особенно запомнился. Немолодой уже человек в очках, которые он снимал, протирая носовым платком, объяснил мне свою ситуацию так: «Что сюда привело?.. Жизнь вокруг какая-то мутная. Без уважения друг к другу. Без истинной любви. А здесь мне спокойно. Здесь я могу о себе подумать: какой я? И зачем я в этом мире?»
Наша небольшая съёмочная группа уже несла через церковный двор упакованную аппаратуру в стоявший у ограды служебный автомобиль, когда я вспомнил о тех двоих, кого нам отец Михаил снимать запретил. И решил ещё раз взглянуть на них. Вошёл с крыльца в храм, в его гулкое сумрачное пространство, сиявшее живыми огоньками потрескивающих свечей, но у иконы Божьей Матери никого не застал.
Разглядел же их на высоком крыльце, в толпе выходящих. Грузный мужчина с непокрытой головой (кепка торчала из кармана куртки) осторожно сводил с крутых ступенек щуплую, похожую на подростка женщину в сером платке, приговаривавшую:
– Осторожно, сынок, сам не поскользнись. Спаси нас, Господи!..
9
Недели через две после того, как прошёл наш сюжет по ТВ, поздним вечером мне позвонил из Канады Вадим. Его голос с неистребимыми, насмешливо подтрунивающими интонациями звучал через океаны и материки так отчётливо, будто звонил он из соседней квартиры. У него там, в окрестностях Монреаля, свой купленный в рассрочку дом в два этажа, на первом – просторная, совмещённая с кухней гостиная, камин и чуть не во всю стену телеэкран с автоматикой, позволяющей выуживать и записывать из сотни спутниковых телеканалов все московские передачи.
В России Вадим не был уже лет десять, время от времени, посмотрев что-то, его поразившее, звонит, уточняя: так ли на самом деле? Как-то удивился: надо же, Ленинские горы обратно в Воробьёвы переименовали! На этот раз, посмотрев мой телесюжет, он ничего не уточнял, сказал лишь:
– Вспомнил Маргариту… Ведь это она кричала нам что-то такое обличительное про иконы, когда мы в очередной раз схлестнулись… А сама, ты знаешь, вместе с Виталием приняла крещение…
Я рассказал ему, как увидел их там, в церкви, а потом, после съёмок, на крыльце.
Мы проговорили с Вадимом часа два, не меньше, всё не могли остановиться. Он насмешливо рассуждал о лености человеческого ума, предпочитающего метаться от одной иллюзии к другой, вместо того чтобы упорно исследовать правду нашей нелепой, путаной, но в общем-то такой безостановочно влекущей жизни. Я же толковал ему о гармонии человеческих отношений, невозможной без душевной честности, которую каждый
Мы даже успели попутно о чём-то поспорить, совсем как когда-то, много лет назад, на семнадцатом этаже нашей студенческой высотки. Той самой, что стояла тогда на Ленгорах, а сейчас стоит на Воробьёвых.
Часть 2 Пересекающие небо
…А лунный чёлн из серебра
Пересекает бездну ночи.
…А лунный чёлн из серебра /пересекает бездну ночи, /и судеб странная игра /свой тайный смысл раскрыть не хочет.
Поэтесса и студент
1
Последний год, разведясь, наконец, со вторым мужем и рассорившись с давней подругой, она всё чаще стала задерживать взгляд на субтильных юношах, коими, как выяснилось, Москва была полна. В городской сутолоке их легко было опознать по замедленным угловатым движениям, мечтательно блуждающему взору и выражению детской обиды на суматошный мир, в котором их обрекли жить.
С одним из них в сырой мартовский день, звеневший капелью с московских крыш, она, опоздав на электричку, оказалась за высоким столиком в тесном привокзальном кафе. Долговязый юноша грел озябшие руки, обхватив ими стакан с горячим чаем, смотрел мимо неё, но его скользящий стесняющийся взгляд упорно возвращался к её пластмассовой тарелке с двумя бутербродами, и она в конце концов предложила:
– Хочешь? Угощайся, один – твой.
Юноша странно дёрнулся, будто его уличили в стыдном, бледное носатое лицо пошло пятнами. Хаотично жестикулируя, он стал отказываться. Но она решительно придвинула тарелку к его стакану, и его рука словно бы сама по себе, помимо его воли, вцепилась в бутерброд с колбасой. Ел он сосредоточенно, а закончив, произнёс вежливо:
– Спасибо вам, выручили.
– Тебя как зовут?
– Константином.
Повлажневшие после еды глаза его излучали пылкую благодарность. « Юноша бледный / со взором горящим », – усмехнулась она и сказала:
– А меня – Элиной.
На самом деле звали её Еленой, но много лет назад, публикуя первую подборку стихов, она переиначила своё имя, считая, что так оно созвучнее мелодике её юных строк.
– Студент?
Он молча кивнул, и тут же, боясь показаться невоспитанным, торопливо обрисовал ситуацию: кончилась стипендия, живёт в общежитии, ждёт из Липецка родительский перевод. Пытался подрабатывать – разносил рекламу по подъездам, да что-то там напутал с адресами. Прогнали. Не подскажет ли Элина, «не знаю, как вас по отчеству», где ещё можно найти приработок?
Сообщать отчество она категорически отказалась («Зачем подчёркивать разницу в возрасте? Называй меня как все – Элей») и, взглянув на часы, предложила проводить её на платформу. Пожаловалась: сумка с ноутбуком для её хрупкой конституции тяжеловата, деформирует плечо.
Шли к электричке в толпе по раскисшему растоптанному снегу. Взглянув снизу вверх на своего нечаянного спутника. Элина подумала, что рядом с ним должна выглядеть неплохо: короткая фасонистая дублёнка, молодёжный рюкзачок за спиной, весёлые кудряшки из-под пёстрой вязаной шапки с модными, длинно висящими ушами. Ну а парень, конечно, не Бельмондо, выдающийся нос мог бы быть покороче, и куртка с капюшоном, кажется, жидковата, не для загородных прогулок, но зато ботинки с высокой шнуровкой, как у омоновца, штаны джинсовые не заношены, из-под зимней ворсистой кепки выбивается белёсый чуб. Худоват, конечно, сплошные выпирают мослы, да ведь откормить можно. Разница в возрасте? По сегодняшним временам это, как говорят его сверстники, круто.