Жатва душ. Остров мертвых
Шрифт:
— Мария несвободна! — крикнул я.
— У тебя уже есть одна жена, Денис Александрович, — ответил Папаша, издеваясь. — Попользовался сам, поделись с товарищами.
Сука! Сука! Сука! Я с ненавистью и рвущим грудь сердцем наблюдал за тем, как Волошин поднимается и вразвалочку направляется к нам.
Вскочив, я перегородил проход и встал у него на пути, но он легко сдвинул меня, словно и не заметил, и протянул руку Маше. Она шумно сглотнула слюну.
Дернув его за плечо, я заорал ему в лицо:
— Мы
Волошин криво усмехнулся, скинул мою руку, сплюнул мне под ноги:
— Чё ты чешешь, нулевой? Вы день как знакомы! — Снова повернувшись к Маше, ухмыльнулся: — Малая, харэ ломаться. Из моих телочек никто не жаловался.
— У меня уже есть Денис! — зашипела она, инстинктивно пятясь, но сзади была спинка стула.
Папаша наблюдал с равнодушием. Похоже, он и его люди заранее все решили.
Элеонора не стерпела несправедливости, вскочила:
— Как вы смеете…
Волошин ткнул ее в грудь — женщина упала на место.
— Окстись, мать. Тебе уровень поднимем, помолодеешь, тоже кому сгодишься, а пока общей будешь…
Сергеич образовался напротив огромного Волошина и, обернувшись к Папаше, крикнул:
— Палыч, чё за голимый беспредел? Такого даже на красной зоне нет!
— Поддерживаю. — Голос поднявшегося Бергмана вошел в напряженное молчание, как острый нож в масло. Он обратился к Волошину: — Андрей, по какому праву ты считаешься сильнейшим? Мне кажется, мы как минимум равны.
Волошин снова сплюнул, только теперь себе под ноги.
— По эдакому. По праву сильного. А ты что, сомневаешься, Тетыща? Уровни не жмут? А то могу подрезать!
Константин Егорович Бергман, он же Тетыща, подошел к нему. При том, что был чуть ли не вдвое меньше, он умудрялся смотреть на Волошина сверху вниз. Чуть подняв бровь, он спросил:
— Ответишь? Хочешь это доказать в спарринге?
Его слова шелестели, как ползущая змея, а взгляд был таким, что Волошин отступил. Поджал хвост и попятился, поглядывая на Папашу, а тот не вмешивался. Что ж за смертоносным талантом обладает эта вариация Т-1000?
Тактика Шапошникова понятна: разделяй и властвуй. Ему эти конфликты между лидерами только на руку. Но мне-то что делать?!
Тем временем Бергман, заняв место Волошина, посмотрел на меня, вскинув брови, и в его взгляде мне померещилось живое человеческое участие. Может, мне показалось, но губы Бергмана шевельнулись, позволяя прочесть: «Не лезь».
Именно что показалось. Отвернувшись, он протянул Маше руку. В ее глазах заблестели слезы.
— Пойдем, милая, — ласково сказал Бергман. — Ты теперь моя женщина.
— Не ваша! — крикнула она. — Не ваша, а Дениса!
И я понял: если не вмешаюсь, никогда себе этого не прощу. Понимал, что точно огребу — их больше и они сильнее. Скорее всего, меня убьют. Но иначе я просто
Бергман был вдвое легче Волошина, поэтому мне удалось рывком за ремень оттащить его от Маши.
— Я хочу оспорить это в спарринге. — Хотел сказать твердо, уверенно, а голос все равно предательски задрожал.
— Не лезь, — сказал Бергман теперь вслух, — просто поверь: не лезь, будет только хуже. И впредь не смей меня трогать. Вообще. Я предупредил.
— …еще и дурак, — донеслось из-за спины.
— …нарвался «нулевка».
Рядом со мной, скрипнув зубами, встал Сергеич. Помедлив, Макс тоже подошел и ошарашенно заозирался — в глазах его плескалась паника. Нет, не надо тащить их за собой на тот свет. Там жнецы и ничего хорошего. Вывод: рисковать жизнями соратников я не имею права.
Боевики во главе с Рябым начали подниматься, но Бергман жестом велел им сидеть. Стало понятно: четверо претендентов под Бергманом, остальные — люди Волошина.
— Макс, Сергеич, вернитесь на места! — рявкнул я. — Быстро, б…!
Макс дернулся было, но Сергеич сплюнул под ноги, рыкнул:
— Да я лучше сдохну. Суки мрачные, а… Кто…
— Константин Егорович, он нужен живым! — крикнул Папаша.
Бергман смотрел на меня так, словно хотел что-то сказать, но я не мог ничего прочесть на его непроницаемом лице. Урод хладнокровный! Юного тела ему захотелось! Я скрипнул зубами, понимая, что, возможно, делаю это в последний раз, потому что скоро мне их выбьют… и бросился на Бергмана.
Не успел понять, что произошло, только отрывистые картинки: противник качнулся навстречу, пол и потолок поменялись местами, а в следующий миг я уже лежал, не в силах вздохнуть. От солнечного сплетения по телу расползалась адская боль, от которой хотелось орать, но раз боль есть, значит, жив, и эта мысль подавила остальные.
Рядом, пуская кровавые пузыри, хрипел Сергеич и плакала в голос Маша.
Когда зрение восстановилось, Горбачев валялся без сознания. Бергман уводил девушку, захватив локтем ее шею и прижав к боку. Она всхлипывала, пыталась его уговорить:
— Пожалуйста, отпустите! Что же вы… Неужели в вас не осталось ничего человеческого?
«Действительно, это какая-то дичь! — думал я, хватая воздух разинутым ртом. — Сюр какой-то, потому так трудно поверить, принять правду. Бергману что, так припекло, что он ее средь бела дня насиловать собрался? Как-то не вяжется с образом».
В следующий миг чье-то колено уперлось в позвоночник. Руки свели за спиной и связали, а потом меня вздернули на ноги. Рядом стоял Волошин и ухмылялся, выплевывая злые слова: