Жатва скорби
Шрифт:
Эти данные подтверждаются, насколько это возможно цифрами, которые нам удалось собрать по отдельным деревням. Например, в одном селе, насчитывавшем 1189 дворов хозяева 202 из них были арестованы и сосланы, а владельцы 140 других выселены[ 35 ]. В другой деревне из 1200 хозяйств было раскулачено 160; в третьей 31 хозяйство из 120, в четвертой 90 из 800. Согласно статистическому отчету о раскулачивании трех сел Винницкой губернии, в одном из них были выселены хозяева 24 дворов из 312, в другом 40 из 283, в третьем 13 из 128.[ 36 ] А в книге современного советского писателя Стаднюка рассказывается про деревню, в которой «из каждых двадцати крестьян один был посажен под арест», и говорится, что им повезет, если на этом дело кончится.[ 37 ]
35
С.Пидхайни (ред.), т. 2, с.ЗО 6.
36
Олекса
37
И.Стаднюк в ж-ле «Нева», №12, с.200.
Известный советский прозаик Сергей Залыгин так описывает коллективизацию в Сибири: лучших крестьян намеренно уничтожают, к власти приходит кучка лодырей, болтунов и демагогов, любая сильная личность, независимо от социального происхождения, подвергается преследованиям.[ 38 ] О том же повествуют и другие советские писатели. Так, в повести В.Астафьева «Последний поклон» отбросы общества, придя к власти, постоянно провоцируют лучших крестьян, стремясь упечь их в Гулаг.[ 39 ]
38
Сергей Залыгин. На Иртыше. Избранные произведения.М., 1963.
39
Виктор Астафьев. Последний поклон. «Роман-газета», №№2–3, 1979; он же. Царь-рыба. М., 1980; Борис Можаев. Из жизни Федора Кузькина. Ж-л «Новый мир», №7, 1966; он же. Лесная дорога. М., 1973; он же. Старые истории. М., 1978; он же. Мужики и бабы. М., 1979.
Что же касается распределения кулаков по категориям, те данные, которыми мы располагаем (по одному из районов Западной губернии) показывают, что из 3551 зарегистрированных кулацких хозяйств 447 были отнесены к первой категории; 1307 – ко второй и лишь 1297 – к третьей. Таким образом, уже на этой стадии 63 процента кулаков подлежали расстрелу, тюремному заключению или выселению. Кроме того, местный циркуляр предписывает, чтобы оставшиеся в губернии кулаки, которым были выделены болотистые или разъеденные эрозией лесистые участки и которых использовали на лесоповале и прокладке дорог, также выселялись в случае невыполнения ими нормы на принудительных работах[ 40 ]. Если считать, что эти данные приблизительно отражают общую картину, то на миллион кулацких семей 630 000 относились к первой и второй, а 370 000 – к третьей категории. В любом случае определение каждой категории было очень растяжимым, как и дефиниция понятия «кулак», и указанные цифры очень скоро существенно выросли.
40
М.Файнсод, с.241–244, 259.
Первые массовые аресты (начавшиеся в конце 1929 года) проводились исключительно ГПУ. Были арестованы главы семей, многие из них в прошлом служили в белых армиях. Все они были расстреляны.
Затем, в декабре, были снова произведены аресты глав семейств, их в течение двух-трех месяцев держали в тюрьмах, а потом отправили в лагеря. Остальных членов семей пока не трогали, но описали имущество.
В начале 1930 года забрали семьи арестованных. На этот раз операция носила столь широкий характер, что на помощь ГПУ были мобилизованы партийные активисты, содействовавшие органам в проведении выселения.[ 41 ]
41
Там же.
В нашем распоряжении имеются циркуляры из Западной губернии. Местная партийная организация приняла решение о раскулачивании 21 января 1930 года – до того, как было отдано официальное распоряжении. План проведения операции составили два руководителя местного ГПУ. Аппарат ГПУ был усилен, а отряды милиции сняты с выполнения других заданий. Всех участников операции снабдили оружием. Были созданы памятные со времен гражданской войны «тройки», состоявшие из руководителей местных партийных и советских организаций, а также ГПУ[ 42 ].
42
Василий Гроссман. Все течет… Нью-Йорк, 1972, с.140–14–1. (Далее «В. Гроссман…»)
Декрет от 3 февраля 1930 года предписал ОГПУ совместно с Советом Народных Комиссаров РСФСР разработать предложения о размещении кулаков и их семей, «выселенных в отдаленные районы РСФСР, а также об их трудоустройстве». Этот упор на ответственность полицейского аппарата отражал реальное положение дел.
Принадлежность к третьей категории ненадолго скрасила участь «счастливчиков». Современные советские историки утверждают, что поскольку кулаки третьей категории «также противились созданию колхозов, возникла необходимость выселить и их в более отдаленные районы».[ 43 ]
43
Н.Ивницкий;
В первые недели 1931 года до тех пор еще не депортированные украинские кулаки, не сумевшие выполнить нормы заготовок, также подверглись экспроприации и выселению. Вместе с аналогичными мероприятиями на Северном Kaвкaзе и в Поволжье это переросло в «новую волну ликвидации кулаков как класса»[ 44 ]. В одной деревушке на Днепропетровщине, состоявшей всего из девятнадцати дворов, десять семей было раскулачено в первую волну, а пять – позднее.[ 45 ] (Другое селение – Хрушка Киевской губернии, – насчитывавшее шестнадцать небольших хозяйств, владевших 950 акрами /менее 400 га/ земли, было полностью уничтожено в 1930 году.[ 46 ] В одной из деревень Северного Кавказа зимой 1930 года были «разоблачены» 16 кулацких семей, ранее не отнесенных к категории кулаков; у них было конфисковано 22 лошади, 30 коров и 19 овец. Таким образом, у этих «эксплуататоров-богатеев» приходилось в среднем по 1,4 лошади, 1,8 коровы и 1,2 овцы на семью![ 47 ]
44
И.Мошков, с.156–157.
45
М.Вербицкий, с.48–50.
46
С.Пидхайни, т. 1, с.466.
47
Цитируется по: М.Левин, с.512–513.
Официально решение о второй волне депортации было принято в феврале 1931 года[ 48 ]. Эта операция была подготовлена лучше первой: были составлены списки, разосланы анкеты ОГПУ, замаскированные под налоговую проверку. 18 марта 1931 года в Западной губернии началась особая операция. Оказалось, однако, что план ее случайно просочился наружу, и в одном районе из намеченных 74 семей удалось задержать только 32 – остальные скрылись[ 49 ].
48
«Вопросы истории КПСС», №5, 1975, с.130.
49
М.Файнсод, с.248.
Пожалуй, иного выхода, кроме побега, у этих людей не оставалось. Тот факт, что свыше миллиона семей готовы были бросить свое имущество и дома, показателен сам по себе. «Правда» с самого начала кампании стала публиковать исполненные негодования статьи о кулаках, которые «распродают имущество, деля выручку между своими родственниками-середняками, и оставляют скот некормленным»[ 50 ]. Кулаков также обвиняли в том, что они предпочитают ломать свой инвентарь, лишь бы не сдавать его властям[ 51 ].
50
«Правда» от 25 февраля 1930.
51
«Правда» от 2 февраля 1930; С., Пидхайни, т. 2, с.410–411.
Иногда кулаки пытались перебраться в другие места вместе со скотом, но из этого ничего не выходило. В Ставропольском крае на Северном Кавказе «кулаки перегоняли стада, молочных коров, лошадей и овец из района в район».[ 52 ]
Когда в деревнях разгорелось массовое восстание (которое мы рассмотрим в следующей главе), руководителями его часто, хотя и не всегда, были зажиточные в прошлом крестьяне. У них, в сущности, не оставалось никаких других способов сопротивления. Существует множество рассказов о том, как, защищая свою семью, мужики набрасывались на гонителей с палками или топорами и падали, сраженные пулями. Но самой распространенной формой протеста стало уничтожение своей собственности, в том числе и путем поджога. Например, в украинском селе Подгородное на Днепропетровщине одна женщина бросила горящую головню на соломенную крышу дома, который конфисковало у нее ГПУ, с криком: «Мы на этот дом всю жизнь работали, вам он не достанется! Лучше пускай его огонь пожрет!»[ 53 ] Уже на ранних этапах раскулачивания советская пресса публиковала массу сообщений о поджогах, являвшихся актами протеста против власти и ее представителей.[ 54 ]
52
Р.Дэвис. Советский колхоз, с.80.
53
В.Кравченко, с.104.
54
«Правда» от 9 октября 1929; «Висти», 8 октября, 10 октября, 10 ноября 1929