Жаворонки ночью не поют
Шрифт:
— Садись, Колчанова, отлично.
Зойка медленно побрела к парте — она не испытывала радости, напротив, теперь уже совсем жалела, что вышла к доске. Ей казалось, что Федор Николаевич не слышал ни одного слова. Наверное, весь класс заметил это, заметил — и молчал. Молчал и учитель с непривычно застывшим лицом, и это непонятное молчание давило стопудовой тяжестью. Паша понял: вот именно сейчас нужна задача, да подлиннее, чтобы хватило до конца урока. Он сказал:
— Федор Николаевич, у меня есть задача.
— Иди, — чуть
Паша писал на доске решение, подробно объясняя каждое действие, а Федор Николаевич ни разу не обернулся, сидел, подперев голову руками и прикрыв глаза. И Зойке опять показалось, что он совершенно ничего не слышит и не понимает. Окончательно пробудившаяся совесть настойчиво скреблась ей в душу: «Тогда за что же „отлично“, за что?» На сердце у неё было нехорошо, как будто её при всех уличили в обмане.
Паша закончил решение вместе со звонком. Федор Николаевич медленно, словно бы нехотя, поднялся и, прижав к боку журнал, тяжело пошёл к двери. Когда он вышел, все несколько секунд молчали, а потом посыпались всякие предположения:
— Его на педсовете взгрели!
— Да больной он, не видите!
Споры разом прекратил Генка Сомов. Он выходил из класса вслед за физиком и теперь вошёл обратно с известием:
— Ребята, у физики сына убили на фронте.
Класс замер. Шла война, и в город пришла уже не одна «похоронка». Но сейчас, всего несколько минут назад, ребята стали непосредственными свидетелями тяжкого горя, которому никогда и нигде не найти утешения.
«Салют, кабальеро!»
Генка Сомов первым приносил в класс новости. Когда он входил и высоко вскидывал руку, это означало, что у Генки есть очередное сообщение. Кто-нибудь кричал в шутку:
— Тихо! Внимание! Говорит «Соминформбюро»!
За Генкой закрепилось несколько кличек: Сом (от фамилии), Рыжик (весь в веснушках) и Ёжик. Последнюю употребляли чаще всего. Он, действительно, походил на ежа, у которого иглы торчат во все стороны — так торчали его густые, будто напружиненные, рыжеватые волосы. При этом у него были маленькие глазки, вытянутый нос со смешным пятачком и небольшой припухший рот. Натуральный ёжик!
Природа нередко совершает ошибки, наделяя человека несовместимыми качествами. Генка был одной из крупнейших её ошибок: при такой внешности он обладал тонкой, легко ранимой душой, тягой ко всему изысканному. А начитавшись романов об испанских грандах, идальго и средневековых рыцарях, он возмечтал привлечь к себе всеобщее внимание. В класс теперь Генка входил не иначе, как со словами «Салют, кабальеро!», так же и прощался, девчонок называл сеньоритами, мальчишек — сеньорами, расшаркивался при каждом удобном случае, сдергивая с головы неописуемым жестом драную ушанку и притоптывая разбитым ботинком.
Это делало Генку ещё более смешным, чем прежде, ребята смеялись от души, что, однако, его ничуть не оскорбляло,
За полминуты до урока истории, когда уже почти все были на местах, Генка вошел с самым многозначительным видом и, вскинув руку, сам провозгласил «голосом Левитана»:
— Внимание! Важное сообщение!
— Истории не будет! — радостно закричал кто-то, но на него зашикали сразу с нескольких сторон — ещё не оправились от потрясения на физике.
Генка состроил презрительную гримасу, важно изогнулся и начал издалека:
— Милостивые господа, сеньоры и сеньориты! Приходилось ли вам когда-нибудь проводить воскресенье в зимнем лесу?
— Чего там делать? — удивилась Рита.
— Клюкву собирать, — сострил кто-то.
— Сеньоры и сеньориты! — громче прежнего продолжал Генка. — Нам доверяют более важное дело: будем собирать…дрова!
— Дрова? — раздались удивлённые голоса.
— Да. Переходим на самообеспечение.
— Ой, я, наверное, не приду, — застонала Рита. — Вчера так ногу подвернула — стать не могу.
— Голубка моя, — назидательно сказал, подходя к ней, Генка, — если ногу подвернула вчера, надо было сегодня утром хоть немного похромать.
— Не-е-но-о-ормальный! — возмутилась Рита под общий хохот. — Я и так хромаю, только не показываю этого!
— Мы одни поедем? — поинтересовалась Таня.
— Мы и десятый.
— Как будто я не понимаю, что нужно собирать дрова, — вдруг заявила Рита, и Зойка поняла, почему. — Уж как-нибудь прихромаю.
В воскресенье старшеклассники собрались на школьном дворе. Рита нехотя шла к машине, прихрамывая. Кажется, она притащилась совершенно напрасно: Факира не было. Зойка тоже видела, что его нет. Ей было досадно, что она об этом думает. «Вот уж ненормальная», — обругала она себя любимым словечком подруги.
Ребята уже сидели в машинах, а Рита всё плелась, слегка припадая на ногу и опираясь на Пашу. «Да пусть остаётся, без больных управимся!» — кричали из машины. Рита приостановилась: а почему бы и не остаться, если сами разрешают? И вдруг во двор вбежал Факир. Из-под распахнутого полушубка был виден всё тот же желтовато-коричневый свитер. Рита, увидев его, захромала ещё больше, но решительно направилась к машине. Десятиклассники кричали:
— Лёня! Глухов! Сюда! Скорее!
Лёня, пробегая мимо Риты с Пашей, приостановился:
— Помочь?
— Если можно, — томно ответила Рита.
Поддерживаемая с двух сторон, Рита быстро дошла и взобралась на грузовик. Зойке показалось, что, подсаживая её, Лёня пристально посмотрел на неё, на Зойку. «Кажется — крестись», — мысленно оборвала она себя любимой поговоркой бабушки. Ей была неприятна нелепая игра Риты, но скажи ей об этом, ещё подумает, что Зойка ей завидует.
— Ну как? — интригующе спросила Рита, усаживаясь рядом с Зойкой, та только плечами пожала: дескать, что и говорить, очаровала.