Жажда боли
Шрифт:
Впереди на дороге появляется Осборн и поднимает трость. Когда Джеймс подходит, он с удивлением спрашивает:
— Вы один?
— Как видите, сэр. Где мой противник?
— Пожалуйте сюда.
Он ведет Джеймса сквозь просвет меж деревьев, потом через старые каменные ворота со сломанным украшением на верхушке одного из столбов.
— Что это за место?
— Здесь некогда был сад, — отвечает Осборн.
В противоположном конце сада у тюльпанного дерева его ждут Манроу и еще какой-то человек. Осборн подходит к ним, затем возвращается вместе с Манроу. Джеймс спешивается.
— Доброе утро, Джеймс, —
— Я прошу вас обоих, — говорит Осборн, — отказаться от этого совсем не христианского дела. Хоть оно и зашло столь далеко, все же можно достичь какой-то… договоренности. Что вы на это скажете?
— Ежели мистер Манроу заберет свой вызов, — отвечает Джеймс, — я не стану его убивать.
— Я не могу забрать вызов, сэр, — произносит Манроу. — Оскорбление слишком велико.
Джеймс пожимает плечами:
— Для вашего же блага, сэр, надеюсь, что рука ваша тверже держит пистолет, чем скальпель.
Осборн подает знак стоящему в отдалении человеку принести ящик, открывает его, заряжает оба пистолета и протягивает их Джеймсу. Джеймс выбирает тот, что в левой руке. Великолепное оружие с кремневым замком: вороненый восьмигранный ствол, золотое затравочное отверстие, рифленая рукоятка. Курок взведен.
Другой пистолет достается Манроу. Повернувшись, они проходят несколько шагов.
— Обождите минуту, — просит Манроу.
Он передает свое оружие Осборну, снимает камзол и жилет.
— Нет нужды беспокоиться, что вам в рану попадет ткань, сэр. Я буду целить в голову.
Ответа нет. Манроу берет пистолет. Осборн отходит в сторону и спрашивает:
— Готовы, господа?.. Тогда стреляйте!
Почти сразу же следует выстрел Манроу. Вспышка, облачко дыма, грохот, разнесшийся на мили вокруг.
Джеймс поднимает пистолет. Он чувствует себя на редкость хорошо этим утром. Подтянут. Способен на все. Он не думает о том, убьет он Манроу или не убьет. Он просто наводит пистолет на цель и нажимает на спусковой крючок. Манроу поворачивается на цыпочках и валится в траву. Осборн бежит к нему.
— Убит? — спрашивает Джеймс.
— Не думаю, — отвечает Осборн.
Джеймс направляется к ним — ему любопытно, какова рана. Смотрит вниз. Осборн держит на коленях голову Манроу, вытирая ему лицо покрасневшим от крови платком. Глаза раненого закрыты, но дыхание слышится явственно. В середине лица месиво — рваная рана, торчащая кость.
— Придется снабдить его новым носом. Отвезите его в дом. Я осмотрю его там.
— Осмотрите его?
— Да, сэр. Неужто вы забыли о моей профессии?
Джеймс бросает пистолет на траву рядом с мистером Осборном, желает всем доброго утра и уходит из сада, ведя под уздцы свою лошадь.
Мужа Агнессы Манроу вносят в дом.
— Джеймс ранен? — спрашивает она.
Осборн качает головой и, осторожно маневрируя с раненым по лестнице, бормочет:
— Это тебя им следовало бы застрелить.
Рана затягивается. Джеймс перевязывает ее ежедневно, заглядывая в открытую полость головы и делая зарисовки, с которых позднее закажет оттиски. Оба молчат. Манроу не разговаривает четырнадцать дней, когда же он произносит первые слова, его голос кажется таким же
Нос по рисункам Джеймса смастерил часовых дел мастер с Пьерпонт-стрит. Он легок, сделан из полированной слоновой кости и прикрепляется к очкам Манроу. Проходит несколько примерок, прежде чем Джеймс удовлетворен. Манроу сидит в постели и разглядывает себя в зеркало. Он возвращает зеркало Джеймсу, и в глазах его стоят слезы.
— Он переживет вас, сударь, — говорит Джеймс, — на много лет. Ему суждена жизнь дольше вашей.
На что Манроу отвечает:
— Нишколько не шомневаюшь. Жамечачельная конштрукчия. Я ошень благодарен вам, шэр.
В его словах нет иронии. Он протягивает Джеймсу руку, и они обмениваются рукопожатием.
19
В продолжение трех месяцев навещающие Манроу друзья наблюдают, как два доктора ведут себя точно старая супружеская чета. Нет, Джеймс вовсе не пытается подольститься к Манроу. Ни на йоту он не изменил себе: жесткий, упорный, тщеславный, поразительно работоспособный. Ничто в его поведении не свидетельствует о пробудившейся жалости или раскаянии. И все же их часто видят прогуливающимися вдвоем — иногда они беседуют, чаще пребывают в молчании. В сумерках, без определенной цели, бродят по городу.
Достаточно одного их появления, чтобы люди выходили поглазеть на них из магазина или из кофейни. Детям и приезжим беззастенчиво показывают пальцем на искусственный нос. Много судачат о том, носит ли Манроу этот нос дома, в постели, теряет ли, не падает ли он с лица, случись Манроу застегивать пряжку на туфле. Больно ли ему? Что, коли он простудится? Сам же Манроу, похоже, удивительно легко к нему приспособился — даже почесывает его время от времени.
Агнесса толстеет и понемногу сходит с ума, беспрестанно зовет Чаудера, злобно смотрит на прохожих, которых подозревает в оскорбительных замечаниях в свой адрес. Ее вид внушает жалость и одновременно удовлетворение. Далеко не один проповедник намекает с кафедры на ее историю. И, наклонившись к пастве, потрясает Библией. Вот вам Божий суд! Божий гнев!
И руки прихожан сжимают в воздухе воображаемые камни.
Наконец проповедники получают желанную пищу. Сретение 1767 года. На улицах пахнет дымком и морозом, ночное небо изукрашено звездами, словно богатой чеканкой. Джеймс только что трепанировал молодого человека, получившего удар лошадиным копытом по голове. Выдержавший Джеймсово сверло больной передан на руки друзьям — слабый, плохо соображающий, но определенно живой, и поразительной красоты женщина целует Джеймсу руку, несмотря на оставшиеся у него на пальцах кровавые пятна. Спрятав полученные деньги в сундук в подвале, Джеймс облачается в камзол и едет в Оранж-Гроув.