Жажда странствий
Шрифт:
— Сколько их тут?
Шофер перевел вопрос Одри девочке и, выслушав ее горестный плач-ответ, сообщил:
— Двадцать одна душа. Почти все малютки. Она и ее сестра — самые старшие. Ей четырнадцать, сестре одиннадцать.
И две мертвые монахини в церкви.
Он говорил это спокойно, как ни в чем не бывало. Потрясенная, Одри открыла дверцу и спустила ноги на землю. Но тут Чарльз поймал ее за локоть.
— Куда ты?
— А ты что, думаешь оставить детей на произвол судьбы с двумя мертвыми монахинями? Ради Бога, Чарльз, мы можем хотя бы помочь им навести какой-то порядок, пока кто-нибудь съездит и свяжется с властями.
— Одри, ты не в Сан-Франциско и не в Нью-Йорке.
Как и монахини. И с этим абсолютно ничего нельзя сделать.
Одри посмотрела на него злыми глазами, вырвала локоть и наступила прямо в глубокий снег.
— Ты говоришь по-английски? — медленно и внятно спросила она дрожащую от холода девочку. Та сначала непонимающе вздернула брови, а потом снова забормотала свое, указывая на церковь.
— Да, я поняла. Я знаю, что у вас произошло… — Господи, как ей объясниться с этой девочкой? И вдруг ей вспомнилось, что говорил шофер. Монахини были француженки. — Vous parlez francais? [6] .
Одри учила французский в школе, кое-что подзабыла, однако школьных знаний ей, хоть и с грехом пополам, но все же хватило минувшим летом на Ривьере. Девочка, запинаясь, ответила, и Одри пошла за ней к церкви, на ходу пытаясь растолковать, что обязательно постарается помочь. Но к тому, что ей открылось в церкви, Одри оказалась не готова.
6
Вы говорите по-французски? (фр.)
Мертвые монахини лежали на полу в полузасохшей луже крови. Одежда с них была сорвана. Их сначала изнасиловали, а затем обезглавили. Дурнота подкатила к "горлу Одри, но тут она с благодарностью ощутила поддержку сильной руки, обхватившей ее сзади. Она обернулась и увидела за собой бледное лицо, сжатые губы Чарльза. Он стал подталкивать Одри и маленькую китаянку к выходу из церкви, прочь от этого страшного зрелища.
— Выходите, выходите скорее, — бормотал он. — Я приведу помощь.
Они вышли из церкви на воздух, но девочка сразу же потянула Одри к деревянной пристройке. Едва переступив через порог, она оказалась в окружении детей четырех-пяти лет. Малыши смотрели на нее снизу вверх, серьезно, вопросительно, некоторые тихо плакали. Двое или трое выглядели чуть постарше, а было несколько совершенных крох, только-только научившихся ходить. Одри смотрела на них, потрясенная. Что теперь с ними будет? Четырнадцатилетняя девочка с младшей сестренкой не управится с такой оравой, а ведь они остались совсем без взрослых, если не считать единственного методистского пастора в городе, да и тот, как выяснилось, находился сейчас в поездке по дальним деревням, и его ожидали обратно не раньше чем через несколько недель. Одри повернулась к старшей девочке испросила, к кому они могут обратиться за помощью. Но в ответ та лишь посмотрела испуганными, расширенными глазами и покачала головой. И, запинаясь, объяснила по-французски, что никого нет, помощи просить не у кого.
— Но должен же кто-то быть? — не отступалась Одри, повторяя вопрос таким тоном, каким почти пятнадцать лет отдавала распоряжения по хозяйству в доме деда.
Девочка покачала головой и сказала, что приедут две монахини, но только в следующем месяце.
— Novembre [7] , — повторила она несколько
— А пока как же?
Та развела руками и оглянулась на столпившихся вокруг них малышей. Девятнадцать детей, не считая ее самой и ее сестры.
7
Ноябрь (фр.).
«Накормлены ли они?» — поневоле подумалось Одри. Трудно сказать, как давно убиты монахини, а дети, кроме двух сестер, еще совсем маленькие и беспомощные. Одри спросила, давно ли они ели. Оказалось, что вчера.
— Где у вас кухня?
Одри пошла за старшей девочкой и очутилась в маленькой опрятной кухоньке. Там имелась простая, но удобная плита, необходимая утварь и даже холодная кладовка. В приютском хозяйстве оказались две молочные коровы, коза, куры, большой запас риса и сушеные фрукты с прошлого лета. Нашлось немного вяленого мяса в хорошем состоянии и целая шеренга банок с консервами, которые успели заготовить осенью монахини. Одри сразу же энергично взялась за дело, приготовила на всех яичницу, дала каждому по тонкому ломтику хлеба, кусочку козьего сыра и по горстке сухого урюка. Малышам давно не доставалось такого угощения, и они глядели на Одри с немым восторгом.
Она уже прибиралась в кухне, когда вошел Чарльз. Лицо его было мрачным, ладони и брюки перепачканы кровью.
— Мы завернули тела в мешковину и вынесли в сарай Шофер привезет из города кого-нибудь из официальных лиц, они заберут трупы. А мы на обратном пути свяжемся с французским консулом.
Вид у него был измученный и подавленный. То, с чем пришлось ему здесь иметь дело, потрясло его. Одри тихо протянула ему тарелку с хлебом и сыром, заварила чай и поставила настаиваться на плите. Чарльз пожалел, что не нашлось чего-нибудь покрепче, хотя бы рюмки коньяку. Ему сейчас очень кстати пришелся бы глоток спиртного.
— Кто-то должен сюда приехать смотреть за детьми, Чарльз, — сказала ему Одри. — Две другие монахини, как я поняла, уехали в Японию, а в ноябре приедут другие им на смену. Но сейчас нет никого, кто бы взял на себя заботу о детях Чарльз кивнул на двух старших девочек.
— Какое-то время они смогут о них заботиться.
— Ты смеешься? Одной четырнадцать, другой одиннадцать. Им не под силу ухаживать за девятнадцатью малыми детьми. Они тут со вчерашнего дня не кормлены.
Чарльз взглянул на нее с тревогой.
— К чему ты это говоришь?
Она твердо встретила его взгляд.
— К тому, что кто-то должен приехать, чтобы заботиться о детях.
— Это я понял. Тут все ясно. Ну а пока?..
— Поезжай в город и свяжись с консулом, пусть пришлет кого-нибудь.
Она проговорила это ровным, решительным тоном, который Чарльзу очень не понравился. Он опасался, что ее намерения, когда он их узнает, понравятся ему еще меньше. И он не ошибся.
— А где будешь ты, пока я стану связываться с консулом?
— Здесь, с детьми. Чарли, нельзя же их бросить одних.
Это просто невозможно. Ты погляди, они ведь совсем малютки.
— О Господи! — Чарльз со стуком поставил тарелку на стол и зашагал по комнате. — Я так и знал, что ты к этому клонишь! Послушай, тут, или где-то совсем поблизости, идет война, черт возьми! Японцы ввели оккупационные силы, коммунисты подняли бучу. Ты американка, я британский подданный, все, что здесь творится, не имеет к нам никакого отношения, и если местные бандиты убили каких-то двух француженок, это, черт подери, абсолютно нас не касается. Мы вообще сюда не должны были соваться. Если бы не твое упрямство, мы бы сейчас уже были в Шанхае и завтра поутру выехали бы на Запад.