Жажда тебя

Ангелос Валерия

– Он? – глухо спрашивает парень и кивает в сторону. – Он довел?

Я оборачиваюсь и понимаю, Захар смотрит на своего деда. Пустым взглядом, ледяным, совершенно равнодушным. Осунувшееся лицо парня вдруг принимает жуткое, реально чудовищное выражение.

– Все хорошо, - уверенно заключаю я. – Пойдем обратно в палату. Тебе лучше прилечь. Пожалуйста, вернись на кушетку.

– Или… она? – хрипло интересуется Захар, переводя взгляд в сторону матери, не спешит сдвинуться с места.

Я содрогаюсь,

отмечая, что выражение его лица никак не смягчается. Парень одинаково мрачно смотрит и на ненавистного деда, и на родную маму.

– Никто меня не доводил, - бросаю я, пробую мягко подтолкнуть Захара, но тот точно в пол врастает. – Прошу, нужно набраться сил. Послушай меня. Ну хоть раз.

– Я? – резко выдает он.

Массивная ладонь перемещается на мое лицо, большой палец проходится по влажной от слез скуле, стирает соленые капли. Взгляд парня затуманивается.

А может, я просто сама ничего не могу рассмотреть? Рыдания сотрясают изнутри. Боль ножом режет. Сердце гулко бьется о ребра, выламывает кости в порошок. Я застываю.

Он услышал, как я плачу. Услышал и вернулся. Пришел за мной. Удрал бы даже с того света. Только бы защитить, оградить, вытянуть из темноты.

– Соня, - глухо бросает парень. – Я виноват.

– Нет, - лихорадочно мотаю головой, быстро вытираю скатившиеся по щекам слезинки. – Ты что, с ума сошел?

– Прости, - звучит надтреснуто, почти шепотом, доносится рваными всполохами, бьет по нервам. – Это я тебя втянул.

Захар утыкается лбом в мой лоб, а потом отстраняется и опускается на колени, прижимается лицом к моим ногам, трется щетиной о голую кожу, чуть поднимая юбку.

Я пытаюсь опуститься рядом с ним, а он не разрешает, сдавливает мои бедра так, что присесть или просто соскользнуть вниз никак не выходит. Понимаю, Захару трудно говорить, каждое слово точно разрывает горло на части. Поэтому он показывает.

– Моя, - заявляет твердо. – Моя Соня.

А у меня ком в груди. Из битого стекла. Осколки впиваются вглубь, ранят до крови, раздирают в клочья, безжалостно полосуют по живому.

– Захар, - бормочу и зарываюсь пальцами в его волосы, провожу ладонями по затылку. – Пожалуйста, тебе надо вернуться в палату.

Ректор прочищает горло и набрасывается на врача:

– Проваливай отсюда. И можешь сразу вышвырнуть дипломы в первую урну, которая тебе подвернется. Клянусь, тебя даже бомжей лечить не допустят. Дежурный, забери падаль.

Мужчина пытается слабо возражать, но его быстро выпроваживают из коридора, практически выволакивают за дверь блока.

– Ольга, на выход, - холодно прибавляет Громов-старший, поворачиваясь к своей невестке. – Нечего здесь торчать.

– Не надо, им нужно пообщаться, - замечаю я.

И получаю убийственный взгляд от ректора. Мужчина криво усмехается и качает головой.

–

Девочка, ты ни черта не знаешь. Захар на дух свою мать не выносит. Да у меня с внуком тоже не самые лучшие отношения. Но эта… эта тоже вряд ли его сумеет порадовать. Так что мы удалимся вдвоем.

«Эта» от Громова-старшего звучит с настолько презрительным выражением, будто является самым грязным ругательством.

– Захар, - сглатываю и ловлю взгляд парня. – Мне кажется, будет лучше, если твоя мама задержится. Но конечно, ты сам должен решать.

Он кивает. Смазано. Дергано. Понятно, что с трудом ему даются не только слова, но и движения, даже самые незначительные жесты. Парень поднимается, пошатывается, однако остается на ногах.

Я хочу помочь, но Захар справляется сам. Ольга следует за нами. Держится на расстоянии.

Успеваю уловить ее взгляд, испытываю смешанные эмоции. Картина никак не складывается. Ну не производит эта женщина впечатление корыстной дамы, которая легко могла отказаться от детей.

Или я не все знаю? Неправильно понимаю историю семьи?

Выяснения подождут. Сейчас главное вернуть парня обратно в постель. Он должен восстанавливаться, набираться сил.

Ректор присылает врачей и медсестер. В палате становится оживленно. У Захара опять берут анализы, его тело осторожно осматривают, делают новые снимки.

Дверь распахивается – влетает Джокер.

– Вот гад! – кричит. – Сколько можно дрыхнуть?

Он замечает мать и мрачнеет, явно напрягается, переводит тяжелый взгляд на меня, будто спрашивает, почему Ольга до сих пор здесь.

Я лишь нервно веду плечом. Мне кажется, им стоит помириться. Хотя бы на время. В трудную минуту именно семья поддерживает сильнее всего. Впрочем, у Громовых царят непривычные мне порядки.

– Заглохни, - коротко бросает Захар брату, растягивается на кушетке. – От твоих воплей сдохнуть охота.

– Ну нет, не надейся так легко от меня избавиться. Тебе больше не повезет. И вообще, какой же ты ублюдок, всю душу вымотал своим бесконечным обмороком.

Мой телефон вибрирует, и я вижу, что на экране высвечивается номер моей сестренки.

– Я скоро вернусь, - целую Захара в щеку и выскальзываю в коридор.

Сейчас я вряд ли сумею помочь. Лишь помешаю работе врачей, ведь при мне парень почти не желает отвечать на чужие вопросы и вообще всячески саботирует осмотр.

– Привет, - выпаливаю, приняв звонок. – Как прошел маскарад в школе?

Прохожу дальше по коридору, болтаю с сестрой. После происшедшего я сразу же связалась со своими родными, дала о себе знать. Общение с близкими давало мне силы держаться. А я ощущала, как они истосковались и корила себя за то, что пока нельзя увидеться. Пусть только кошмар закончится, мигом к ним примчусь.