Жажда возмездия
Шрифт:
Джакопо Галеотто был более простой натурой. Кондотьер на службе у миланского герцога, он сразу же по приказанию Кампобассо присоединился к бургундской армии при осаде Нейса. Их связывала давняя дружба, и они как бы дополняли один другого, поскольку и тот и другой были закаленными воинами, искусными в любом сражении, но у Галеотто был еще один очень полезный талант: он был опытным инженером и вел за собой целый отряд мастеров, которые могли быстро построить осадную башню, таран или другое военное сооружение, – и как раз эти машины сослужили хорошую службу при осаде Нейса, хотя сломить ожесточенное сопротивление защитников города так и не удалось. Галеотто
Кампобассо не переставал думать об этом. Уже два часа он машинально передвигал фигуры, не обращая никакого внимания на игру. Мысли его были далеко. Внезапно он встал, встал так резко, что доска опрокинулась. Черные и белые фигуры раскатились по плитам пола.
– Ну, ты и хитер! – проворчал Галеотто. – Тебе грозил шах и мат, а ты ничего не видишь у себя под носом.
– Прости. Я действительно плохо играю, но сейчас я совсем не следил за игрой.
– Что случилось?
Ничего не ответив, Кампобассо подошел к окну, которое выходило на Мозель, и какое-то время наблюдал течение реки, где отражалось все то же серое небо. За мостом, который охраняли его наемники, он мог разглядеть слабый желтоватый свет нескольких фонарей, которые горели в еврейском квартале, теперь почти опустевшем. Герцоги Люксембургские довольно терпимо относилась к детям Израиля, чего нельзя было сказать о герцогах Бургундских. Самые молодые из обитателей квартала уехали жить в еврейские колонии Франкфурта и Кельна. Осталось всего несколько стариков, которые служили в древней синагоге, и они единственные испытывали какую-то благодарность по отношению к Кампобассо, который правил в городке железной рукой.
Галеотто подошел к своему приятелю и тоже какое-то время смотрел в окно.
– Тебе так интересно смотреть, как дождь падает на воду?
– Я вовсе не смотрю на дождь, я смотрю на моих людей. Все они родились по ту сторону Альп и сейчас так же несчастны, как и я.
– Несчастны? Странно от тебя слышать такое. Скажи, что тебя беспокоит?
– Все. И больше всего этот черный город. Черный, как и эта земля, на которой ничего не растет...
– А откуда тогда берется железо, из которого делают оружие? Не так уж она и плоха.
– Ты думаешь? А я бы отдал все железо на свете, чтобы еще раз увидеть залив Неаполя и холмы, залитые солнцем...
– Мы – кондотьеры, – философски сказал Галеотто и пожал плечами. – Один день здесь, другой там, лишь бы хорошо платили...
– А ты считаешь, что платят хорошо? Мы ничего не получали с самого Нейса, где должна была быть неплохая добыча. Потом мы пришли сюда отдохнуть и набрать новых людей, но эта страна не похожа на Эдем. Мы собрались завоевать Францию и разделить пополам с Англией, но ты, наверное, слышал, что говорил тот монах, которого мы захватили сегодня: король Эдуард, набитый деньгами и французским вином, вернулся к себе домой, а мы сидим в этой дыре.
Глаза Галеотто округлились, когда открылась дверь и вошла Фьора. Она стояла в проеме двери, одетая в черную накидку, на которой блестели капельки дождя, с откинутым
– Вот ваша кузина, монсеньор, – произнес Вирджинио. Его грубый голос разрушил все очарование.
– Мы рады ее видеть, – прошептал Кампобассо, все еще погруженный в сон наяву. – Убирайся, Вирджинио! И ты тоже, Галеотто!
– Но я... – начал было тот, еще не придя в себя.
– Я хочу остаться наедине с моей милой кузиной, – отрезал Кампобассо, не отрывая глаз от Фьоры. – Не волнуйся, ты еще увидишь ее за ужином... но первые мгновения принадлежат мне одному.
Он стоял напротив молодой женщины, и тишина нарушалась лишь потрескиванием поленьев в камине. Фьора не произнесла ни одного слова, он тоже молчал и смотрел на нее, время как будто остановилось, и в его взгляде была заключена вся жизнь. Фьора прервала молчание.
– Вы не предложите мне присесть к огню? Я промокла...
Кампобассо бросился к камину, ведя за собой гостью, перемешал дрова, которые взорвались множеством искр, добавил еще дров слегка дрожащими руками и придвинул ближе к огню одно из кресел, затем помог Фьоре снять мокрую накидку. Не зная, что с ней делать, он повесил ее себе через руку и хлопнул в ладоши. Вирджинио, который не успел далеко отойти, сразу же вошел в комнату:
– Это опять ты? Разве в замке нет других слуг? Отнеси накидку в мою комнату и повесь перед огнем, чтобы просушить. А потом ступай на кухню и принеси нам вина да скажи, чтобы поскорее накрывали к ужину!
Паж принял накидку и выскочил из комнаты с обиженным видом, а Кампобассо вернулся к Фьоре и присел около камина.
– Значит, мы состоим в родстве? Трудно поверить! – Улыбка не сходила с его лица. – Вы неаполитанка?
– Нет, флорентийка. Меня зовут Фьора Бельтрами. Мой отец был одним из самых влиятельных граждан Флоренции...
– Был?
– Я потеряла его несколько месяцев назад. А наше родство, вероятно, весьма отдаленное – был какой-то предок из Неаполя. Флорентийцы редко женятся за пределами Тосканы, и поэтому наш случай запомнился из-за своей исключительности.
– Благодарю славного предка! Сам я мало знаю о женщинах из нашей семьи, разве только то, что некоторые из них были очень беспокойными. Но что вы делаете так далеко от вашего города? Ведь не для того, чтобы меня увидеть, вы проделали такое путешествие?
– Нет. Я вам сказала: мой отец умер... и Медичи изгнали меня, чтобы завладеть моим состоянием. Я искала убежище во Франции, где были... друзья... с высоким положением. Там я впервые услышала ваше имя, и мне захотелось познакомиться с вами ближе. На мой взгляд, лето очень подходило для путешествия. Увы, небо распорядилось совсем по-другому!
Она встала, чтобы подойти ближе к огню, и глаза мужчины, который все время смотрел на нее, завороженно двинулись за ней. На ней было платье из тонкого материала, которое подчеркивало изящную линию округлой шеи и крепкой груди, а гибкая фигура казалась совершенством.
– Но вы все-таки приехали. Можно спросить: вы жалеете о трудном путешествии?
Она посмотрела на него, сощурив ресницы, и мелодично рассмеялась:
– Вы хотите знать, не разочарована ли я? Нет... Вы... очень красивы, мессир, мой кузен, и я полагаю, что вы об этом знаете и что не одна женщина говорила вам об этом. По крайней мере, такая про вас идет молва.