Жажда жизни. Повесть о Винсенте Ван Гоге
Шрифт:
Вейсенбрух навестил его за все это время лишь один раз. Винсент показал ему кое-какие наброски, сделанные еще осенью, и сам был поражен их несовершенством.
— Не огорчайтесь, — сказал ему Вейсенбрух. — Через много лет вы посмотрите на эти ранние работы и поймете, что в них немало искреннего чувства и трогательности. Работайте, работайте, мой мальчик, не останавливайтесь ни перед чем.
Но скоро Винсенту пришлось остановиться от жестокого удара, нанесенного прямо в лицо. Еще весной Винсент пошел в хозяйственную лавку
— Но я не могу их взять, у меня нет денег.
— Пустяки. Мне не к спеху. Берите, заплатите как-нибудь потом.
Спустя два месяца он громко постучал в дверь мастерской. Это был здоровенный малый с такой толстой шеей, что она сливалась у него с головою.
— Что же это вы меня морочите? — закричал он сердито. — Берете товар и не платите, а сами все время при деньгах?
— Сейчас у меня ничего нет. Я расплачусь, как только получу деньги.
— Враки! Вы только что уплатили моему соседу-сапожнику.
— Я работаю и прошу мне не мешать, — сказал Винсент. — Я рассчитаюсь с вами, как только смогу. Уходите, пожалуйста.
— Я уйду, когда вы отдадите мне деньги, — не раньше!
Винсент опрометчиво толкнул лавочника к двери.
— Проваливайте вон отсюда! — крикнул он.
Лавочник только этого и ждал. Едва Винсент к нему прикоснулся, он ударил его кулаком в лицо и отбросил к стенке. Потом ударил Винсента еще раз, сбил его с ног и вышел из мастерской, не говоря ни слова.
Христина была в тот день у матери. Антон, игравший на полу, подполз к Винсенту и с плачем гладил его по лицу. Через несколько минут Винсент пришел в сознание, дотащился до лестницы, кое-как взобрался наверх и лег в постель.
Лицо у Винсента не было поранено. Боли он не ощущал. Он не ушибся, когда упал на пол. Но эти два удара кулаком что-то сломили в нем, опустошили его. Он это чувствовал.
Пришла Христина. Она поднялась наверх. В доме не было ни еды, ни денег. Христина не раз удивлялась, как это Винсент при такой жизни еще держится на ногах. Теперь он лежал поперек кровати, свесив голову и руки в одну сторону, а ноги в другую.
— Что случилось? — спросила она.
Прошло много времени, прежде чем он собрался с силами, приподнялся и положил голову на подушку.
— Син, я должен уехать из Гааги.
— Что ж… Это понятно.
— Мне необходимо уехать отсюда. Куда-нибудь в деревню. Может быть, в Дренте. Там мы сумеем прожить дешевле.
— Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? Это же ужасная дыра, этот Дренте. Что я там буду делать, если у тебя нет ни денег, ни хлеба?
— Не знаю, Син. Придется тебе потерпеть.
— А ты обещаешь расходовать все свои сто пятьдесят франков только на жизнь? Не будешь тратить их на натурщиков и краски?
— Не могу, Син. Ведь это для меня главное.
— Да, для тебя!
— Ясное дело, не для тебя. Разве тебе это понять!
—
— А я не могу жить без живописи.
— Ну, что ж, ведь деньги твои… тебе и решать… я понимаю. У тебя есть хоть несколько сантимов? Давай сходим в кафе у вокзала Рэйн.
В кафе пахло кислым вином. Было уже довольно поздно, но ламп не зажигали. Те два столика, за которыми они когда-то сидели, были свободны. Христина повела Винсента к ним. Они заказали вина. Христина играла своим стаканом. Винсент вспомнил, как восхитили его почти два года назад ее натруженные рабочие руки, когда она вот так же играла стаканом.
— Они говорили, что ты бросишь меня, — сказала она тихо. — Да я и сама это знала.
— Я не собираюсь бросать тебя, Син.
— Да, конечно, это не назовешь — бросить. Я от тебя не видела ничего, кроме хорошего.
— Если ты хочешь жить вместе со мной, я заберу тебя в Дренте.
Она покачала головой.
— Нет, вдвоем нам никак не прокормиться.
— Ты это поняла, Син, правда? Если бы я был богаче, я ничего бы для тебя не пожалел. Но когда приходится выбирать между тобой и работой…
Она накрыла его руку своей, и Винсент почувствовал, как шершава ее ладонь.
— Ладно. Брось огорчаться. Ты сделал для меня все, что мог. Просто пришло время… вот и все.
— Хочешь, Син, мы поженимся? Я возьму тебя с собой, только бы ты была счастлива.
— Нет, я останусь с мамой. Каждому свое. Все устроится; брат снимает новую квартиру для своей девки и для меня.
Винсент допил вино, последние капли со дна горчили.
— Син, я старался помочь тебе. Я любил тебя и отдавал тебе всю свою нежность. Прошу тебя за это об одном, только об одном.
— О чем же? — равнодушно спросила Христина.
— Не иди снова на улицу. Это тебя убьет! Ради Антона, не возвращайся к прежней жизни.
— У тебя хватит еще денег на стакан вина?
— Да.
Она отпила залпом почти полстакана и сказала:
— Я ведь знаю, что так мне не прожить, особенно с двумя детьми. И если я пойду на улицу, то не по охоте, а поневоле.
— Но если у тебя будет работа, ты обещаешь не делать этого?
— Хорошо, обещаю.
— Я буду посылать тебе денег, Син, буду посылать каждый месяц, на ребенка. Мне хочется, чтобы ты вывела малыша в люди.
— Все будет хорошо… он не пропадет… как и все остальные.
Винсент написал Тео о своем намерении переехать в деревню и порвать с Христиной. Тео ответил со следующей почтой, — он одобрил решение Винсента и прислал лишнюю сотню франков, чтобы Винсент расплатился с долгами. «Вчера ночью моя пациентка исчезла, — писал он. — Она совсем выздоровела, но мы никак не могли найти общий язык. Она забрала с собой все вещи и не оставила мне даже адреса. Думаю, что так будет лучше всего. Теперь мы оба освободились».