Жажда жизни
Шрифт:
«Боже, в какой зверинец меня посадили!» – воскликнул про себя Винсент.
Обитатели палаты сидели вокруг печки, не обращая на старика внимания. Его звериный вой становился все громче и тоскливее, в нем звучало безысходное отчаяние.
– Надо что-то сделать, – громко сказал Винсент.
Светловолосый юноша остановил его.
– Самое лучшее – не трогать старика, – объяснил он. – Если вы заговорите с ним, он придет в бешенство. А так он повоет час или два и утихнет.
Стены в монастыре были толстые, но и во
В тот же вечер, за ужином, один молодой человек, у которого левая рука и плечо были парализованы, схватил со стола нож, вскочил на ноги и приставил нож к сердцу.
– Час настал! – кричал он. – Я кончаю с собой.
Больной, сидевший справа от него, устало поднялся и отвел руку с ножом в сторону.
– Не сегодня, Раймонд, – сказал он. – Сегодня ведь воскресенье.
– Нет, нет, сегодня! Сейчас же! Не хочу жить! Я отказываюсь жить! Пусти мою руку! Я хочу убить себя!
– Завтра, Раймонд, завтра. Сегодня неподходящий день.
– Пусти! Я хочу вонзить этот нож в сердце! Говорю тебе, я решил покончить с собой!
– Знаю, знаю, но не теперь. Не сегодня.
Он отобрал у Раймонда нож и увел его, рыдающего от бессильного гнева, в палату.
Винсент повернулся к своему соседу, который трясущейся рукой старался поднести ко рту ложку супа, глядя на нее своими красными глазами.
– Что с ним такое? – спросил Винсент.
Сифилитик опустил ложку и ответил:
– Вот уже целый год не проходит дня, чтобы Раймонд не пытался покончить самоубийством.
– Но зачем же он делает это здесь, за столом? – удивился Винсент. – Почему он не спрячет нож и не заколет себя ночью, когда все спят?
– Наверное, ему не хочется умирать, сударь.
На следующий день Винсент снова сидел во дворе и смотрел, как больные играют в крокет. Вдруг один из них упал наземь и начал биться в страшных судорогах.
– Живо! – крикнул кто-то. – Это припадок падучей!
– Держите его за руки и за ноги!
Четыре человека схватили эпилептика за руки и за ноги. Он дергался и бился так, что казалось, силы его удесятерились. Светловолосый юноша вытащил из кармана ложку и стал разжимать стиснутые зубы припадочного.
– Эй, поддержите ему голову! – крикнул он Винсенту.
Судороги усиливались, потом затихали и возобновлялись, терзая беднягу еще яростней. Больной закатил глаза, в углах его рта выступила пена.
– Зачем вы засунули ему в рот ложку? – проворчал Винсент.
– Чтобы он не откусил себе язык.
Через полчаса эпилептик впал в забытье. Винсент и еще двое больных отнесли его на кровать. Этим все и кончилось; никто больше не вспоминал и не заговаривал об эпилептике.
За две недели Винсент нагляделся, как все одиннадцать
Каждый день с кем-нибудь случался припадок; каждый день Винсента звали успокоить кого-нибудь из больных. Пациентам третьего разряда приходилось заменять друг другу и врачей и сиделок. Пейрон заглядывал сюда раз в неделю, а смотрители заботились лишь о пациентах первого и второго разряда. Больные из палаты Винсента держались дружно, помогали друг другу во время припадков и обнаруживали при этом бесконечное терпение; каждый прекрасно знал, что наступит и его черед, когда ему понадобится помощь и терпеливая забота соседей.
Это было настоящее братство сумасшедших.
Винсента радовало, что он попал в это братство. Воочию наблюдая жизнь душевнобольных, он уже не чувствовал смутного страха перед сумасшествием. Мало-помалу он пришел к мысли, что это такая же болезнь, как и все другие. На третьей неделе он решил, что этот недуг не более ужасен, чем, например, чахотка или рак.
Он часто заговаривал с идиотом, лишившимся дара речи. Тот отвечал ему лишь бессвязным мычанием, но Винсент чувствовал, что несчастный понимает его и разговор доставляет ему радость. Сестры заговаривали с больными лишь по необходимости. Каждую неделю Винсент вел пятиминутную беседу с доктором Пейроном, и этим ограничивалось его общение с нормальными людьми.
– Скажите мне, доктор, – спрашивал Винсент, – почему больные не разговаривают друг с другом? Некоторые из них, когда чувствуют себя хорошо, вполне разумны.
– Они не могут разговаривать, Винсент. С первой же минуты они начинают спорить, волнуются, воспламеняются, и с ними начинаются припадки. Они поняли, что единственный способ избегнуть всего этого – вести себя спокойно и не разговаривать.
– По-моему, это все равно что не жить.
Пейрон пожал плечами.
– Но, дорогой Винсент, можно по-разному смотреть на вещи.
– Ну, а почему они по крайней мере не читают? Мне кажется, что книги…
– Чтение возбуждает их мозг, Винсент, а это, как известно, влечет за собой буйный припадок. Нет, мой друг, они должны жить только в своем внутреннем мире. И не стоит особенно их жалеть. Помните, что писал Драйден? «Есть радость в сумасшествии самом, она лишь сумасшедшему известна».
Прошел месяц. Винсент ни разу не испытал желания куда-нибудь уехать. Не замечал он такого желания и у своих соседей. Он знал, что это вызвано сознанием полной непригодности к жизни во внешнем мире.