Жажда жизни
Шрифт:
– Да, – прошептала она еле слышно.
– Вы из сестер Бегеманн. Которая же?
Она пошатнулась, схватила его за рукав, но оправилась и удержалась на ногах. Снова она облизала губы своим сухим языком и несколько раз пыталась заговорить, прежде чем ей удалось вымолвить:
– Марго.
– Зачем вы преследуете меня, Марго Бегеманн? Я замечаю это вот уже не одну неделю.
Она глухо вскрикнула, судорожно вцепилась в рукав Винсента и, теряя сознание, упала на землю.
Винсент
У Винсента в фляжке было немного воды. Тряпочкой, которой он вытирал кисти, он смочил девушке лицо. Она быстро открыла глаза, и Винсент увидел, что они у нее хорошие – темно-карие, нежные, таинственные. Он плеснул себе на руку воды и провел пальцами по лицу девушки. Почувствовав его прикосновение, она вздрогнула.
– Вам лучше, Марго? – спросил он.
Она лежала еще секунду, глядя в его зеленовато-синие глаза, такие ласковые, такие проницательные и понимающие. Потом, с отчаянным рыданием, которое вырвалось из самых глубин ее существа, она обхватила его за шею и зарылась лицом в его бороду.
4
На следующий день они встретились в условленном месте в стороне от деревни. Марго была в очаровательном белом батистовом платье с низким вырезом, в руках она держала соломенную шляпу. Она волновалась, но владела собой гораздо лучше, чем накануне. Когда она пришла, Винсент отложил палитру в сторону. В Марго не было и намека на тонкую красоту Кэй, но по сравнению с Христиной это была очень привлекательная женщина.
Винсент встал со своего стула, не зная, что делать дальше. Женские платья были не в его вкусе; ему больше нравились на женщине юбка и жакет. Голландских женщин того круга, который принято называть респектабельным, он рисовать не любил – они были не очень-то хороши собой. Винсент предпочитал служанок: нередко они бывали истинно шарденовского типа.
Марго приподнялась на носки и поцеловала его, просто, привычно, словно они давно уже были любовниками; потом она вдруг прижалась к нему всем телом и затрепетала. Винсент постелил для нее на земле куртку, а сам сел на стул. Марго прикорнула у его ног и посмотрела на него с таким выражением, какого Винсент никогда еще не видел в глазах женщины.
– Винсент, – сказала она ради одного только удовольствия услышать, как чудесно звучит
– Да, Марго?
Он не знал, что сказать, как вести себя.
– Вчера ты, наверно, подумал обо мне плохо?
– Плохо? Нет. А с чего ты взяла?
– Можешь мне не верить, Винсент, но вчера, поцеловав тебя, я в первый раз в жизни целовала мужчину.
– Неужели? Разве ты никогда не любила?
– Нет.
– Это жаль.
– Правда? – Она помолчала. – А ты любил других женщин, ведь любил, да?
– Любил.
– И многих?
– Нет… Только троих.
– А они тебя любили?
– Нет, Марго, не любили.
– И как они только могли?
– Мне всегда не везло в любви.
Марго придвинулась плотнее к Винсенту и положила руку ему на колено. Другой рукой она шаловливо провела по его лицу, коснувшись массивного носа, полных, приоткрытых губ, твердого, округлого подбородка. Легкая дрожь опять пробежала по ее телу; она быстро отдернула пальцы.
– Какой ты сильный, – тихо сказала она. – Все у тебя сильное – и руки, и скулы, и шея. Я никогда не встречала раньше такого мужчину.
Он грубо обхватил ее лицо ладонями. Страсть и возбуждение, кипевшие в ней, передались и ему.
– Я тебе нравлюсь хоть немного? – В ее голосе звучала тревога.
– Да.
– Ты поцелуешь меня?
Он поцеловал.
– Пожалуйста, не думай обо мне плохо, Винсент. Я не могу ничего с собой поделать. Ты видишь, я влюбилась в тебя… и не смогла удержаться.
– Ты влюбилась в меня? В самом деле? Но почему?
Она прильнула к нему и поцеловала его в уголок рта.
– Вот почему, – шепнула она.
Они сидели не шевелясь. Неподалеку было крестьянское кладбище. Столетие за столетием крестьяне ложились на вечный отдых в тех самых полях, которые они обрабатывали при жизни. Винсент стремился показать на своих полотнах, какая это простая вещь – смерть, такая же простая, как падение осенней листвы, – маленький земляной холмик да деревянный крест. За кладбищенской оградой зеленела трава, а вокруг расстилались поля, где-то далеко-далеко сливаясь с небом и образуя широкий, как на море, горизонт.
– Ты знаешь хоть что-нибудь обо мне, Винсент? – мягко спросила она.
– Очень мало.
– Говорил тебе кто-нибудь… сколько мне лет?
– Нет, никто.
– Мне тридцать девять. Скоро будет сорок. Вот уже пять лет я все говорю себе, что если не полюблю кого-нибудь до сорока лет, то убью себя.
– Но ведь это так легко – полюбить.
– Ты думаешь?
– Да. Трудно другое – чтобы и тебя полюбили в ответ.
– Нет, нет. В Нюэнене все трудно. Больше двадцати лет я мечтала кого-нибудь полюбить. И мне ни разу не довелось.