Жажда жизни
Шрифт:
— Может быть, от долгого нахождения в бочках, пресная вода задохнулась и её нужно заменить свежей? — подумал я.
Тревога не исчезла. И сколько я не перебирал разных вариантов нашего поведения и использования имеющихся ресурсов, подсознание не успокаивалось. И тогда я сделал примирительный вывод — это просто боязнь неизвестности того, какая судьба ожидает наше утлое судёнышко в водах приближающегося бескрайнего простора.
— Да и хрен с тобой, — произнёс я, обращаясь сам к себе, — всё равно, плыть то надо, в этой тундре нас, по любому, ждёт неминуемая гибель. А недавно женившемуся мужчине это совсем ни к чему.
Подсознание подчинилось, тревога почти отступила. Но я всё равно продолжал анализировать конструкцию
В дальнейшем анализе конструкции нашего Ковчега основное беспокойство начало сосредотачиваться вокруг мачты и парусов. Носовой косой парус особого беспокойства не вызывал. А вот как будет служить большой прямой парус, здесь был большой вопрос. На реке, понятно, если начинается боковой ветер, снимай парус и плыви по течению. Пускай медленно, но верно — течение вынесет, куда нужно. В море течения нет. А если ветер не будет всё время соответствовать нашей цели на юг, что нам, всю жизнь так и болтаться в этом судёнышке?
Из ранее прочитанной литературы уяснил, что в таком случае парусники двигались галсами. Но в реальности никто из нас не знал, как это всё воплотить в конструкции Ковчега. Ни Сергей (с детства мечтающий плавать на яхтах), ни Виктор (по своим корням помор, прадеды у него плавали на парусниках) не представляли, как грамотно оснастить наш Ковчег парусами. Не говоря уже о таких сухопутных индивидуумах (сухопутных крысах, по словам Серёги), как я или Василий. Но всё же, несмотря на свою, исключительно сухопутную сущность, именно я предложил выход из создавшейся ситуации. Моё ноу-хау заключалось не в том, чтобы изобретать системы подвижки рей для улавливания бокового ветра, а в том, чтобы поворачивать саму мачту вместе с реями. Сначала это кардинальное предложение было встречено в штыки. Наши "морские волки" чуть ли не матом обругали идею "сухопутной крысы", однако сами предложить ничего путного так и не смогли. Поэтому, в конечном итоге приняли моё предложение.
Идея была элементарна и проста для воплощения (как и всё гениальное — это я прихвастнул). К нашему килю (большому двутавровому швеллеру) Сергей приварил двухметровый отрезок толстостенной трубы. Диаметром она была 110 мм, и на неё спокойно сажалась сто двадцатая труба (из которой и была изготовлена наша мачта). Потом, сделав отверстие в П-образном швеллере, мы посадили его на наш будущий киль. Железные листы приваривались уже к этому швеллеру. Когда посадили мачту на эту трубу, она могла свободно вращаться вдоль своей оси. Сто двадцатая труба мачты своим окончанием опиралась на ролики, из разобранных нами двух подшипников (своеобразный самодельный подшипник, куда мы вбили грамм сто солидола). К основанию мачты были приварены рычаги, и при помощи ручной автомобильной лебёдки можно было мачту поворачивать хоть на триста шестьдесят градусов. Чтобы этого не происходило спонтанно, были предусмотрены фиксаторы положения мачты в нужном нам положении. Вся эта идея родилась у меня из опыта использования нашего мобильного крана.
Теперь, когда Ковчег приближался к морю, меня начала мучить мысль о надёжности этой, совершенно не просчитанной нами конструкции. В конце концов, я мысленно плюнул на
— Хватит тупо пялиться на море, давайте, срочно заполняйте пустые бочки пресной водой. Мало ли, вдруг нас будет долго болтать по морю, и той воды, которая у нас в трюме, не хватит. Приличный запас, он ещё никому в этой жизни не помешал. А на море мы ещё насмотримся. Это только наша первая цель, вот доплыть до теплых берегов, это да — это будет грандиозно. Тогда уже точно можно будет сказать, что мы выжили.
Именно таких слов мужики и ждали. Конкретных распоряжений, не дающих повода задуматься о грядущей неизвестности и попусту растратить основные силы на слезливую радость. Последующие полтора часа я просто не давал никому задуматься о предстоящем плавании в открытом море. Мы набрали ещё две бочки воды, освободили палубу от всех предметов, перенеся их в трюм, и тщательно закрепили. А самое главное, подняли паруса, повернув мачту так, чтобы они могли улавливать ветер. При этом реи относительно оси судна образовали угол в 20 градусов. Хотя нас и сносило, но рулём удавалось удерживать Ковчег на фарватере. А через двадцать минут фарватера не стало вовсе — мы были в открытом море.
Двигатель погрузчика у нас был отключен давно, ещё тогда, когда открылась панорама моря, и маневрировать уже было не надо. Когда шум, издаваемый гребными колёсами умолк, из трюма показались наши дамы. Наверняка они ждали, когда можно будет, не боясь вымокнуть, уютно расположится под солнышком на палубе и насладится открывающимися видами. Но когда вышли, быстро пожалели об этом. Потому, что попали в самый аврал, и я их тоже зарядил на работу. Дал только недолго поглазеть в бинокль на море, а потом поручил заполнять бочки пресной водой.
Увлечённые делом, мы и не заметили, в какой момент берега, тянущиеся вдоль наших бортов, пропали. То, что находимся в море, поняли лишь по мерному покачиванию нашего Ковчега. Почувствовав это, народ, включая меня, бросил дела. Все, кроме конечно вахтенного, собрались на корме и следили за удаляющимся берегом. Теперь уже не только у меня защемило сердце. Я заметил слезы в глазах девушек, хотя они бодрились — притворяясь, что это только брызги от бьющихся о борт волн.
Сначала качка была не очень сильной, но когда мы отдалились от берега километра на четыре, меня стало мутить. И часа через два я проклинал судьбу, которая забросила меня на это корыто. Никогда не думал, что подвержен морской болезни до такой степени. Я же плавал на корабле по Чёрному морю и чувствовал себя в течение всего круиза прекрасно. Правда, тот корабль был громадный, а так же в баре был большой выбор коктейлей. Дёрнешь несколько бокалов, и штормит уже самого — какая тут, к чёрту, качка корабля!
Дурно было не только мне, Василий и Наташа просто позеленели от переносимых мучений. Остальные себя сносно чувствовали, Слонище имел наглость еще, и подшучивать над моим состоянием. Похлопывая себя по животу, заявил:
— Ну что, "дамы энд джентльмены", солнце заходит, пора на ужин. Сегодня уха, наверное, будет — высший класс. Килограмма четыре хариуса туда вбухали. Ох, и набью я сейчас свою утробу по самое "не могу".
Меня от этих слов чуть не вырвало. Затем мой друг приблизился и что-то попытался у меня спросить, но я его матом отослал подальше. Только тогда Серёга понял степень моих мучений и даже помог забраться в нашу с Леной персональную каюту. Но на втором этаже болтало ещё сильней и я как побитый пёс попёрся вниз. Но в кают-компанию заходить не стал, а потихоньку пробрался в глубину трюма и забился в одну из клетушек. Пристроившись на бывшей спинке от сидения КамАЗа, выключил фонарь и попытался забыться. Здесь качка была слабей, и хоть как-то можно было существовать.