Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
Шрифт:
И Наташа двинулась прочь с веранды. Конечно, она рисковала, конечно, была вероятность, что он не просто догадывается о чем-то. В Москве он мог пустить за ней слежку, в квартире могла стоять аппаратура, мало ли... Но у нее был единственный шанс, и она прекрасно им воспользовалась. Великое женское дарование – одерживать сокрушительные победы бескровно, иначе не назовешь.
– Наташенька, милая! – Слова догнали ее у самого выхода, она остановилась, медленно повернулась, и Мемзер, окончательно сбитый с толку, ввергнутый в смятение всей этой эмоциональной чехардой, увидел, что она плачет, и проклял себя за безобразие, которое он учинил в отношении своей прекрасной, честной, восхитительной женщины. Он был полон искреннего раскаяния. – Я старый осел. Я
«Вот опять его понесло, – с внутренней тоской подумала Наташа. – До чего этот старый дурак любит копаться в библейской попсе. Кому он подражает? Самюэлю Джексону в «Криминальном Чтиве»? Небось считает себя неотразимым эрудитом. Какая неудобная чушь...»
– ...Да-да, дочь Евы – матери всех матерей, совершенной женщины, созданной самим Богом. Мне так повезло! Ты совершенная женщина, я только сейчас это понял окончательно. Прости меня! Я умоляю, – восклицал Мемзер.
– Эй! Да что там у вас происходит? Репетируете новогоднюю сказку? Собираетесь нас развлекать за столом? – донеслось с улицы. Оказывается, внизу перед входом в дом уже толпились гости. Так получилось, что они прибыли все вместе и уже несколько минут, затаив дыхание, слушали этот душераздирающий скандал. Наташа прыснула в кулак, Мемзер был в ярости от того, что его застукали за этим публичным раздеванием.
– Милые бранятся – только тешатся, – нашлась в ответ Наташа, взяла мужа за руку и вместе, как и подобает хозяевам дома и пира, они спустились вниз для шутливо-церемонного приема гостей.
Уже напилась Марина. При виде ее Мемзер не смог сдержать удивления, обменялся взглядом с Ариком. Тот едва заметно сгримасничал, мол, «ничего не поделаешь, пришлось взять с собой». Праздничный ужин перешел в свою окончательную, сытую и ленивую фазу. Пили много, говорили нелепые в нетрезвости тосты, что-то обсуждали. Мемзер смотрел в расплывчатые лица своих гостей и думал, что он окружен, в сущности, неплохими, но все же гадкими в своем предательстве людьми. Он работал за идею, мстил, верил в полезность своего промысла, а эти? Ведь это беспробудные снобы, галантерейные предатели, утонченное жулье.
Он встал, постучал ножом по коньячному бокалу, придерживая его за донышко, и вышел звук хрустальный, нездешний среди застольного шума. Все разом смолкли.
– Друзья мои, а также их подруги, – начал Мемзер, постепенно повышая тональность. – Желаю, чтобы в новом году все вы были счастливы, желаю вам разбогатеть так, как только вы сами себе и можете пожелать. Новый год предоставит всем нам новые, исключительные возможности. Отдельно пью здоровье ваше, Павел Министрович, – шутканул Мемзер в сторону министра. – Наступает время ваше, так не забывайте вовремя приходить на помощь тонущей экономике и банковской системе. Ваши труды будут по достоинству оценены, что называется, при жизни. Пусть всех нас продолжает качать теплая волна, и не дай ей бог сделаться девятым валом раньше, чем нужно. Россия вступает в свой первый год из последних. Пройдет тридцать лет, и те из нас, кто доживет до этого времени, вспомнит мои слова. К тому времени на этой огромной территории появятся новые страны, исчезнет с карты это несправедливо большое одноцветное пятно, и это станет нашей общей победой, доказав окончательно, раз и навсегда, что единственным совершенным орудием на Земле являются деньги. С их помощью свергаются режимы, покупаются президенты, меняется правда, все перевертывается с ног на голову, и все на этом свете делается во имя денег. За деньги! – и выпил залпом.
Паркет был усыпан новогодним бумажным разноцветием. Один известный банкир, изрядно пьяный, в золотом цилиндре из фольги и с двумя лентами серпантина через плечо, с увлечением благодарил Павла Министровича за полученный его банком несколько дней назад огромный кредит. В совершенно иной форме, не на словах, министр был вознагражден изрядным процентом от полученной по
Марина увлеклась разговором с министром. Он, все еще свежий в этой давнишней компании, был с ней почти незнаком, только заочно, через Арика, который буркнул «вот моя жена-писательница» и тут же оставил их вдвоем, пересев на другой край стола. После такого представления министр, как человек галантный и выше среднего воспитанный, любезно поинтересовался, пишет ли она нынче.
– Пишу, – с некоторым вызовом убежденно ответила Марина и напряженно принялась полировать пальцем стол в желанном ожидании следующего закономерного вопроса.
– Интересно, – воскликнул министр, – и о чем же? Я, знаете ли вас, не читал, но теперь уж непременно, непременно почитаю!
– Ну... Представьте себе Кольцевую дорогу, – представили? – хорошо, так вот: по этой дороге едет автомобиль, в нем сидит женщина. Представляете, да? Очень хорошо. Так вот: и видит эта женщина, что на обочине установлен большой рекламный щит. Представляете себе щит большой? И на этом щите она сама и такая фраза внизу: «Я тебе желаю счастья, пусть не со мной, так с другим». Каково?
– Э-э-э... – неопределенно ответил министр.
– И она вспоминает свою историю о том, как она познакомилась с неким человеком, мужчиной, и была с ним счастлива достаточное время. Представляете? Люди могут быть счастливы вместе, хоть это и чудо, – нервно ремаркировала Марина, – они долго прожили вместе и он от нее ушел. И перед тем как ему уйти, между ними было объяснение, достаточно бурное...
...Марина говорила очень громко, порой перекрывая все прочие звуки, и за столом невольно установилась тишина. Все теперь слушали ее, и Арик, сидевший в отдалении, нервно перебирая пальцами, потирал щеку...
– ...и когда она спросила, почему он уходит, он сказал ей, что он голубой и всю жизнь был голубым. Представляете?
– М-м-м... – промычал министр, которому сделалось неловко и неуютно. Уж лучше было бы не трогать этот муравейник чужих мыслишек, теперь разбежались и не собрать их.
– Она, естественно, ему не поверила. Потому что, помните, я вам говорила? – у них все было очень хорошо. А он ей рассказал, что читал в глубоком детстве «Джейн Эйр» и уже тогда представлял себя на месте этой девушки.
– Бред, – довольно громко прокомментировал Арик со своей дальней позиции. – Не обращайте внимания, дамы и господа. У моей жены ее всегдашний бред, она воображает себя Дарьей Донцовой, а на деле ее прозаические эксперименты никого, кроме нее, не интересуют.
– Ах так?! – Марина моментально превратилась в настоящую бесноватую: глаза, казалось, лезли из орбит, она беспорядочно двигала стоящие перед ней столовые приборы. – Значит, по-твоему, это бред?! А что если я скажу, что твоей любимой книжкой в детстве и была эта самая «Джейн Эйр», а? Роман-то у меня автобиографический выходит, ничего не выдумала, сюжет сам собою сложился! Дамы и господа, мой муж извращенец!