Жажда
Шрифт:
– Помощь нужна? – спросила она.
– У меня не получается.
Его руки повисли по бокам, и он, сдавшись, повернулся к ней.
Подойдя ближе, она встала перед ним на колени и развязала кривой узел. Все это время Робби стоял с таким терпением и доверием, что было сложно не думать о себе, по крайней мере, как о наполовину хорошей матери.
– Думаю, нужно купить тебе куртку побольше.
– Да… она вверху туговата стала. И еще… видишь? – Вытянув руки, он хмуро посмотрел на то, как рукава
Она быстро завязала коротенький сине-красный галстук, не так уж и удивившись замечанию сына о куртке. Он любил носить костюмы и предпочитал, чтобы обувь, даже кроссовки, была не потерта. То же самое относилось ко всем его вещам: открыв его комод или шкаф, можно обнаружить, что вся одежда сложена или висит аккуратно; книги на полках выстроены, а кровать не заправлена только в том случае, если он под одеялом.
Его отец был таким же: всегда заботился о том, в каком состоянии находятся его одежда и вещи.
Также ее сыну достались от Марка темные волосы и глаза.
Боже… Марии-Терезе так хотелось, чтоб в ее сыне не было ни капли от этого мужчины, но биология есть биология. А то, о чем она всерьез беспокоилась – вспыльчивость и подлость своего бывшего – никогда не проявлялось в Робби.
– Вот, теперь можно идти. – Когда он обернулся к зеркалу, чтобы убедиться в этом, Мария-Тереза сдержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях. – Ну как?
– Гораздо красивше, чем у меня. – Она взглянула на него. – Извини, красивее, чем у меня.
– Спасибо.
Спустившись вниз, они вместе надели пальто и перчатки, а затем сели в Камри. Утро выдалось прохладным, и значит, гараж превратился в морозильник. Двигатель автомобиля захрипел и зашипел от усилий.
– Нам нужна новая машина, – сказал Робби, когда она в очередной раз повернула ключ.
– Я знаю.
Мария-Тереза открыла дверь гаража и теперь ждала, когда перед взором предстанет выезд и мир, скрывавшийся по ту сторону. Выехав, она сделала разворот в два приема, закрыла гараж и направилась в Собор Святого Патрика.
К тому времени, как они приехали, вся улица на несколько кварталов вперед была заставлена машинами. Мария-Тереза поездила кругами, уже задумавшись припарковаться не по правилам, и встала за углом так, что зад машины немного выпирал. Выйдя из нее, она подошла к углу, оценивая, насколько бампер выходил за желтую линию.
Почти на два фута.
– Проклятье.
Когда раздался звон церковных колоколов, Мария-Тереза решила понадеяться на то, что проезжающие мимо полицейские окажутся либо хорошими христианами, либо дальтониками.
– Пойдем, – сказала она, протянув руку Робби. Когда он вложил свою ладонь в ее руку, Мария-Тереза быстро зашагала по безлюдному тротуару. Мальчик не отставал, передвигая маленькими
– Мам, думаю, мы опоздали, – сказал он, задыхаясь. – Все из-за меня. Я просто хотел правильно завязать галстук.
Она посмотрела на него. Пока они бежали, волосы на его макушке разметались, как и синее пальто в горошину, но его глаза не двигались: он смотрел на тротуар и слишком быстро моргал.
Мария-Тереза остановилась сама и остановила его. Сев на корточки, она взяла его за руки и немного встряхнула.
– Нет ничего плохого в том, чтобы опоздать. Люди все время опаздывают. Мы постарались приехать вовремя, но больше ничего сделать не можем, слышишь? Слышишь? Робби?
Колокола замолчали. Чуть позже мимо проехала машина. Затем вдали залаяла собака.
Не в опоздании дело, поняла Мария-Тереза.
– Поговори со мной, – прошептала Мария-Тереза, наклонившись так, чтобы он видел ее, хоть для этого ей и пришлось почти лечь. – Пожалуйста, Робби.
Он сбивчиво заговорил:
– Мне больше нравится мое настоящее имя. И я не хочу снова переезжать. Мне нравится моя няня и моя комната. Мне нравится в ИМКЕ. Мне нравится… здесь и сейчас.
Мария-Тереза села на корточки… желая убить своего бывшего мужа.
– Мне очень жаль. Я знаю, что тебе нелегко пришлось.
– Мы уезжаем, да? Ты вчера домой рано пришла, и я слышал, как ты разговаривала с Квинешей. Ты сказала, что, может, тебе придется сделать другие договоренности. – Слово «договоренности» у него вышло как «переговоренности». – Мне нравится Квинеша. Я не хочу других договоренностей.
И опять «переговоренности».
Глядя на своего сына, она гадала, как сообщить ему, что они переезжают из-за твердой уверенности в том, что «плохие времена», как он их называл, определенно вернулись.
Машина, чуть раньше проехавшая мимо них, показалась опять, очевидно, так и не найдя места для парковки.
– Я вчера уволилась с работы, – сказала она, подбираясь к правде так близко, как только могла. – Я перестала работать официанткой, потому что не была там счастлива. Поэтому мне нужно найти работу где-нибудь еще.
Робби поднял глаза и внимательно посмотрел на нее.
– В Колдвелле много ресторанов.
– Да, но, может, они не нуждаются в помощи прямо сейчас, а нам нужно на что-то жить.
– Ох. – Казалось, он все обдумал. – Ладно. Это другое.
Он вдруг расслабился, будто то, что беспокоило его, было баллоном с гелием, который он только что опустошил.
– Я люблю тебя, – сказала она, ей было ненавистно, что волнующие его вещи происходили на самом деле. Для их отъезда существовали причины помимо ее «работы». Но ей не хотелось, чтобы эта ноша покоилась на плечах ее сына.